Шрифт:
Глава 1
Этот апрельский день выдался солнечным и тёплым, как и полагается любому порядочному воскресному дню. Снег, оставшийся на клумбах, стремительно таял, образуя на тротуарах лужи, в которых с радостным щебетом плескались воробьи. Жирные голуби важно расхаживали по тротуару, косясь на воробьиные стайки, и время от времени разгоняли своих более мелких соперников, чтобы самим занять птичьи бассейны. То здесь, то там начала пробиваться свежая молоденькая трава, радуя прохожих ярким сочным цветом, приятно контрастирующим с темными унылыми красками уходящей зимы. После вчерашнего общегородского субботника бордюры сверкали белизной, клумбы и газоны были очищены от мусора, накопившегося за зиму. Город встречал весну. Уссурийск радовался апрелю.
Пожалуй, единственным, кто не участвовал в этом празднике пробуждения природы, был Тимоха – двенадцатилетний школьник, с угрюмым видом шагающий в городской музей. Нет, весну Тимоха любил, просто обожал. Это время, когда можно снять
– Кем же я хочу стать, когда вырасту? – размышлял Тимоха, приближаясь к очередному перекрёстку. – Может быть, бизнесменом? А что? Они хорошо зарабатывают. Хотя, с другой стороны, проблем у них тоже хватает. Тогда, может быть, экономистом? Сидишь себе в офисе, бумажки целый день перебираешь, отчеты разные составляешь, скукота смертная! Отпадает. Поваром? Не, об этом пусть себе девчонки мечтают! Ну, кем же тогда? Откуда я могу знать, кем я буду, когда вырасту, если я еще не вырос? Еще целых пять лет учиться в школе. Сто раз можно выбрать себе профессию и двести раз передумать. А пока… пока на улице весна, солнце припекает, и хочется радоваться жизни, общаться с друзьями… Кстати, о друзьях!
Тимоха достал из кармана мобильный телефон и позвонил своему однокласснику.
– Привет, Никитос! Ты сочинение написал?
– Конечно, – раздался в трубке голос его друга Никиты. – Еще вчера!
– А ты о чём писал? Про какую профессию?
– Я хочу быть зубным врачом! – гордо ответил Никита. – А ты?
– А я еще не знаю, не решил, – вздохнул мальчик, попрощался с другом и отключил телефон.
«Может быть, мне тоже стать зубным врачом, как Никитос? Не, только не это! Бормашина так отвратительно жужжит, у самого зубы начинают болеть. Интересно, о чём будут писать остальные одноклассники? Можно, конечно, попробовать написать о любой профессии, но только о какой? Вот возьму и напишу, что хочу быть дворником. А что? Целый день на свежем воздухе. Или бомжом! Эти вообще не парятся насчет завтрашнего дня. Самые счастливые люди! Боюсь, только, учительница не оценит чувства юмора и всё равно влепит двойку. И кто их вообще придумывает, эти ужасные темы для сочинений?!»
С этими невесёлыми размышлениями Тимоха не заметил, как оказался перед входом в музей. Мальчик немного постоял перед дверью, чтобы отбросить свои переживания по поводу ненаписанного сочинения и настроиться на праздник, сделал глубокий вдох и вошёл внутрь.
Он сразу узнал пожилую женщину-контролёра, стоящую у входа и проверяющую билеты. Он улыбнулся и поздоровался. Женщина приветливо улыбнулась в ответ, оторвала корешок билета и вручила Тимохе комплект одежды.
– Проходи, переодевайся, – кивнула она головой в сторону ширмы, стоящей справа от входа.
Школьник послушно скрылся за тёмно-зеленой ширмой, снял рубашку, джинсы и кроссовки, аккуратно сложил их в пакет. Затем примерил довольно длинную холщовую рубаху с широкими рукавами, темные штаны в мелкую полоску. Одежда подошла по размеру, сапоги также пришлись впору. Мальчик накинул черную жилетку, застегнул на поясе ремень и оглядел себя в зеркало.
– Ну и мода была 100 лет назад, – усмехнулся он. – Зато тепло, вполне можно без куртки ходить.
Тимоха сдал свои вещи в гардероб и вместе с остальными сверстниками, наряженными подобным образом, пошёл бродить по залам. Атмосфера впечатляла, удивляла и радовала. Сегодня экспозиции во всех залах были посвящены одному временному периоду – концу XIX века, а экспонаты, относящиеся к другим эпохам, были убраны или тщательно замаскированы. Искусно сделанные декорации помогали полностью окунуться в то время, когда родной город Тимохи и стал, собственно, городом. Ни в одном зале не было сегодня стеллажей, а все предметы быта сотрудники музея расставили так, словно здесь проживали хозяева этих вещей.
Первый зал, в который попал мальчик, имитировал русскую избу. Вдоль стен были расставлены скамьи и множество сундуков самых разных размеров. «На самых больших из них вполне можно спать, – подумал Тимоха. – Правда, жестковато, а перины у крестьян вряд ли были. Как хорошо, что сейчас другое время, можно спать на кровати, с комфортом». На одной из лавок лежала резная прялка, а рядом стоял ручной ткацкий станок, на котором посетителям музея предлагалось попробовать самим сделать небольшое полотно. Тимоха осилил всего лишь три ряда, посочувствовал русским женщинам, которые ткали целыми днями, и продолжил осмотр комнаты. Стены были увешаны старыми фотографиями и вышитыми полотенцами. У декорации-печи – огромный ухват, а рядом на полке всевозможные чашки и плошки. В центре экспозиции стоял накрытый праздничной скатертью стол с котелком, деревянными мисками и ложками, и, конечно, самоваром! В углу комнаты с потолка свисала небольшая люлька. «Классные качели для малышей!» – школьник живо представил себе, как сто лет назад ребятишек раскачивали в люльках со всей силы, и они визжали от счастья, кружась в своих кроватках, как на аттракционе в парке. У выхода мальчик обратил внимание на коромысло и деревянные вёдра. «Интересно, – подумал он. – Как из таких ведер вода не выливалась? Они же из дерева сколочены. А, может быть, выливалась? Пока до дому донёс, две капли осталось на дне, считай, никуда и не ходил, начинай всё сначала. Да, не скучно у них там было, в древности!»
Второй зал резко отличался от первого, поскольку представлял собой рабочий кабинет какого-то чиновника. Тут не было ни сундуков, ни вышитых полотнищ, зато здесь было много мебели. «Офисной!» – охарактеризовал её Тимоха. И стены, и мебель, и пол, и даже шторы на импровизированном окне были выдержаны в темных тонах. В углу справа от окна стоял резной письменный стол со множеством ящичков, каждый из которых закрывался на ключ. На столе помимо бумаги и письменных принадлежностей были расположены пишущая машинка и керосиновая лампа. Тимоха аккуратно присел на старинный стул, стоявший около письменного стола, но тут же встал. Во-первых, экспонат был довольно ветхим, немного поломанным, и мог окончательно сломаться, а, во-вторых, несмотря на свою красоту, стул был ужасно жёстким и неудобным. «Человек, целыми днями сидевший на таком стуле за работой, наверное, был необычайно выносливым! Это же настоящая пытка работать в таких условиях!» – вздохнул мальчик. Всю противоположную стену занимал огромный книжный шкаф-библиотека. Тимоха попытался прочитать названия книг на корешках, но они или отсутствовали, или были истерты до такой степени, что невозможно было на них что-либо прочесть. У мальчика возникло ощущение, что это не настоящие книги, а всего лишь декорации, мастерски выполненные для экспозиции. Возле третьей стены стоял небольшой диван с коваными подлокотниками. На вид он был немного мягче стула, но с абсолютно прямой и твердой спинкой, расположенной под прямым углом к сиденью. Тимоха не попытался присесть даже на край диванчика, дабы не разочароваться ещё раз. Слева от окна стоял ещё один стол, овальный, на единственной массивной ножке. Стол, видимо, предназначался для приёма корреспонденции, поскольку на нем лежали газеты, небольшая стопка писем и металлический поднос для визиток.
Третий зал сегодня играл роль сельской школы. И если в начале экскурсии Тимоха сочувствовал крестьянским женщинам и чиновникам, то теперь настал черёд жалеть маленьких школьников. Понятное дело, что у них не было компьютеров или интерактивной доски. Но даже школьной мебели у детей не было. Вместо привычных парт, хотя бы тех, за которыми учились ещё Тимохины бабушки и дедушки, и которые он сам видел только в книжках и на старых открытках, в школе, представшей перед его взором, стояли три длинных ряда столов, вдоль которых тянулись узкие, совершенно неудобные скамьи. «Сколько же в классе было учеников? – прикинул мальчик. – Пятьдесят? Семьдесят?». Стены класса были пусты, без учебных пособий. «Ну, хоть классная доска у них висела!» – подумал школьник. Вместо портретов великих людей в одном из углов находилась икона с небольшой лампадкой. Других предметов мебели в классе не было.
Окончательно убедившись, что в позапрошлом веке все люди в Уссурийске жили в спартанских условиях, были невероятно мужественны (даже девушки и дети), могучи и выносливы, Тимоха завернул в очередной зал. И тут же изменил сформировавшееся было мнение о своих недавних предках. Очередной зал представлял собой будуар некой дамы. Первым делом в глаза бросился цвет стен – нежно-голубой. Стены украшали картины в позолоченных рамах. «Наверное, репродукции», – подумал Тимоха. Вдоль стен никаких лавок или скамеек, никаких жёстких, жутко неудобных стульев. Только мягкие изысканные кресла и кушетка с изогнутой спинкой. Вся мебель в комнате была светлых тонов, кроме небольшого комода, стоящего у одной из стен. Тимоха внимательно осмотрел безделушки, лежащие на поверхности комода, и повернулся к окну. Первое, на что он обратил внимание, было высокое зеркало на двух опорах в причудливой раме. В таком зеркале человек, каким бы высоким он ни был, обязательно будет отражаться во весь рост. Даже в цилиндре. Даже в шляпе с павлиньими перьями. Даже с высоченной прической времен Марии-Антуанетты. Тимоха перевёл взгляд на туалетный столик, стоявший справа от окна, и только сейчас заметил, что он в зале не один. За столом на мягкой кушетке восседала девочка, должно быть, его ровесница, в темно-сером платье в мелкий белый цветочек, с накинутым на плечи клетчатым шерстяным платком, с русой косой – словно сошедшая с иллюстрации книги Бунина – и с самым невозмутимым видом делала селфи. Тимоха никогда не робел перед девочками, но природная скромность не позволяла ему заводить беседу с незнакомыми людьми. Однако, такой контраст эпох настолько поразил, а больше рассмешил мальчика, что он, сам не ожидая от себя, громко произнес: