В нашем классе
Шрифт:
— Хватайтесь!
Они катались долго. Толя вел Аню за собой на буксире и ритмично размахивая рукой, следил за плавностью своего хода. На поворотах, как опытный спортсмен, он делал наклон туловищем и красиво закидывал ногу за ногу. От этих стремительных виражей у Ани захватывало дух.
Но вскоре она, раскатавшись, вдруг отбросила Толин ремешок и сама устремилась по аллеям. Она неслась так быстро, что Толя еле-еле поспевал за нею. Он, конечно, догнал и обогнал ее, но это, к его собственному удивлению,
Толе захотелось сейчас же подарить Ане свое произведение, но он подумал, что лучше еще немного покататься, завести разговор о музыке, а потом уже вынуть из кармана ноты и сказать: «Аня! Эту музыку я посвящаю вам!..» Ему было приятно думать, что Аня совсем не знает, какой он ей приготовил сюрприз… Да, он бы мог с ней дружить!
— Я совсем не понимаю тех мальчишек, которые не ходят на каток, — говорил Толя на ходу. — Подумайте, так умно придумано! Конек давит на лед, а лед от давления превращается в воду. И, значит, мы катаемся по воде. А на каток я, даже когда старый буду, все равно пойду. Эх, как хорошо тут!
— Вы давно катаетесь?
— С детства. Я раньше с отцом сюда ходил.
— А со своими ребятами?
— Такого не бывало. У нас в классе все какие-то недоразвитые. Я один раз пытался их позвать, потом рукой махнул… Не хотите — не надо.
— Значит, не умеете звать, если они не пошли, — улыбнулась Аня.
— Нет, это уж такие наши ребята.
— С узким кругозором?
— Может быть. Вот взять меня: я люблю читать книги, я хожу на каток, я играю на рояле, я, наконец, могу водить автомашину. А другие что? Чем интересуются?
То, что Толя говорил о себе, было, конечно, правдой, но Аня слушала его и почему-то внутренне была с ним несогласна. Она бы не смогла так говорить о своем классе.
Огни бесконечных фонарей, огни красных и синих неоновых реклам отражались в зеркале льда.
Вереницы людей летели по длинным аллеям. Там, где был поврежден лед, будто речные бакены, стояли красные деревянные пирамиды. А у одного юноши под коньком светилась от батарейки маленькая лампочка. За ним ехали десятки любопытных, и это шествие замыкал на коньках милиционер с красной повязкой на рукаве. Играла танцевальная музыка, стремительные цепочки мальчишек пытались захватить в свое кольцо зазевавшихся конькобежцев. Ветер, дувший с Москвы-реки, был жгучим, но приятным.
Толя и Аня играли в салочки, соревновались, кто с одного толчка проедет больше метров, а потом, разгоряченные, сойдя с аллейки, пошли по снегу к стоявшему в стороне пустому павильончику, окруженному голубым барьером.
Толя смахнул рукой с барьера снежный обшлаг и, подпрыгнув, ловко сел. Аня тоже уселась рядом.
— У нас скоро будет вечер, — вдруг сказала она. — Вы придете?
— А пропустят?
— Мы билеты пришлем в ваш класс. Только
— Он, наверно, вообще не сделает.
— Почему?
— Трудно. Одно дело — обещать, другое — выполнять… У вас что же, так и не было ни одной двойки за это время?
— Были.
— Вот видите, а вы же говорили, что ни одной не будет.
— Не будет к концу четверти. В этом я уверена. Знаете, что такое для нас сейчас плохая отметка? Это, как говорят в армии, ЧП — чрезвычайное происшествие.
— А если домашние условия не позволяют хорошо учиться?
— Надо, значит, найти выход. Одной нашей девочке, например, дома мешали заниматься маленькие братья, так мы ее прикрепили к такой, у которой есть своя комната…
Толя готов был кататься хоть всю ночь и поэтому очень огорчился, когда узнал, что Анины родители отпустили ее только до половины одиннадцатого.
В раздевалке глухой стук коньков был похож на стук кухонных ножей. Толя предложил пойти в буфет и выпить по стакану горячего чаю — это полезна после катка, — но Аня отказалась.
Когда около дома расставались, Аня сказала:
— Послушайте, Толя, а почему мы с вами, как взрослые, разговариваем на «вы»? Давайте будем на «ты».
— Давайте, — улыбнулся Толя.
— Значит, ты придешь к нам на вечер?
— Обязательно приду, — ответил Толя и вдруг смутился. — Подожди, Аня, минуточку… у меня… я тут…
Замерзшими пальцами он расстегнул пальто.
Всю дорогу, пока они ехали в метро, в нем боролись два чувства. То он думал, что дарить Ане «Весенний этюд» нельзя. Но вместе с тем — что тут такого в этом подарке? Этюд как Этюд: весна, бегут ручьи, кругом солнце…
— Я музыку сочинил… вот… дарю вам! — И Толя протянул сложенный вдвое листок.
Аня осторожно развернула бумагу и, сдув упавшую на нее снежинку, пробежала глазами по нотам и не могла скрыть своего удовольствия.
— Это ты сам сочинил? А я в нотах ничего не понимаю…
— Сам, — скромно сказал Толя.
Аня звонко рассмеялась.
— Это очень интересно — самому сочинять музыку, рисовать, писать. А у меня вот никаких, никаких способностей…
— Нет, ты способная! — сам не зная почему, возразил Толя.
Он хорошо знал, что Аня не рисует и не играет на рояле, но почему-то был уверен, что если бы ей показать, как надо играть или рисовать, она бы сразу все поняла и все сумела. У нее ведь очень крепкие руки. Как она быстро коньки расшнуровала, а потом скрепила их вместе! Раз, два — и готово! А взгляд такой спокойный, пристальный! И, самое главное, ласковый очень. Особенно, когда она глядит в глаза.
— Ну, как покатались, молодые люди? — К ребятам подошла невысокая женщина в меховом пальто и в сером платке.