В небе Антарктиды

Черевичный Иван Иванович

С Маном мы отправились туда, где стоял на сборке наш самолет ЛИ-2. Оказалось, что механики уже успели поставить крылья и сейчас укрепляли их. Нужно было завернуть несколько сотен болтов — работа нудная, кро­потливая.

— Привет начальству! — весело крикнул нам бортмеханик Вася Мякинкин. — Смотрите, Иван Иванович, наши радисты и штурманы стали заправскими механика­ми. Патарушин с Тулиным уже не помнят, которую сотню болтов завинчивают. А как работают! Загляденье!

В это время с плоскости, шурша по дюралю, скатился на лед ключ, а за ним медленно сполз спящий Герман Патарушин.— Эх, Герман, Герман, — горестно покачал головой

Мякинкин, — ведь я тебя сейчас только нахваливал. Вставай, смотри, кто пришел.

Герман виновато поморгал глазами.

— Прошу прощенья... Почти сутки трудился и так устал, что не заметил, как заснул.

— Давай, подсажу на крыло, — засмеялся Ман.

Мы осмотрели машину. Вся бензопроводка была уже соединена, электросистема работала нормально. Теперь еще небольшое усилие — и можно будет испытывать самолет в воздухе.

— Думаю, Иван Александрович, что ты не захочешь покинуть нас сейчас, когда остались считанные часы до окончания работы. Подождать осталось недолго, зато на душе будет спокойнее.

— Что ж, хорошо.

И вот наш «тяжелый самолет» ЛИ-2 стоит на льду, готовый к полету. Опробованы моторы. Пока все идет хорошо. Значит, при сборке было сделано все правиль­но.

Иду на взлет. Моторы набирают мощность. Самолет, как бы нехотя, страгивается с места. Лыжи скользят по снежной поверхности, которая подтаяла под лучами солнца, кое-где образовались «снежницы». Самолет, постепенно набирая скорость, оставляет за собой шлейф из снега и воды. Лыжи самолета вдруг попадают в образовавшуюся под снегом наледь; резко снижается скорость, и сверху плоскостей разлетаются водяные брызги. Мгновение — и лыжи опять скользят по поверхности снега. Еще несколько секунд — и мы в воздухе.

У всех приподнятое настроение.

— Иван Иванович! — кричит Вася, — Можно дать телеграмму жене? Короткую, всего в семь слов: «Милый твой летит на ЛИ в антарктической дали».

Все рассмеялись.

Установили связь, доложили руководству экспедиции, что машина проверена и «Обь» может уходить к месту строительства будущего поселка Мирный.

Но мы поторопились: через несколько минут, когда наш самолет кружил над дизель-электроходом «Обь», стала повышаться температура головок цилиндров. Признаться, я был озадачен. Но наши дотошные механики Мякинкин и Шмандин довольно быстро разобрались, в чем дело. Наш самолет был подготовлен для работы в «полярном варианте», т.е. при низких температурах. Сейчас же в Антарктиде температура воздуха была такой, что самолету не требовалось «утепление», поставленное на моторах. Поэтому и перегревались чрезмерно головки цилиндров. Значит, все в порядке. Теперь «Обь» может уйти к острову Хасуэлл.

А Герман уже дает мне телеграмму: участники экспедиции поздравляют летчиков с успехом.

Полет был недолгим. Испытав самолет и проверив все приборы, идем на посадку. Лыжи плавно касаются снежной поверхности, и мы подруливаем к палатке, установленной в глубине бухты Депо у ледяного барьера.

До нас донеслись прощальные низкие гудки «Оби». Всякое прощание, хотя и не надолго, бывает грустным. Вот и сейчас нам всем было как-то не по себе. Мы молча смотрели на удаляющееся судно, пока оно не скрылось за горизонтом.

— Ну что ж, друзья, пора отдыхать, — сказал я. — Обойдемся без дежурных. Белых медведей тут нет.

Все были настолько утомлены, что как только добрались до спальных мешков, моментально уснули.

...

Проснулся я от дружного смеха. Это наш Вася Мякинкин рассказывал очередную историю. Я прислушался.

—... Пассажиров в вагоне было набито, как сельдей в бочке, но мне все же удалось захватить среднюю полку. Я согнулся перочинным ножичком, натянул на себя робу, повернулся к стенке и приготовился спать. Вдруг поезд резко затормозил. Толчок был таким сильным, что спавший на третьей полке парень слетел вниз. Вслед за ним свалился чемодан и стукнул его по макушке. Все мигом проснулись и бросились поднимать пострадавшего. Тот окинул мутным взором обступивших его людей, потер голову и... медленно полез обратно, на свою полку. Какая-то женщина запричитала:

— Товарищи, ну как же так, человек упал с третьей полки, наверное расшибся, может быть, сломал что-нибудь себе, а вы даже и не спросили, чем ему помочь!

— Ну, если бы было больно, вряд ли он снова полез бы на полку, — ответил ей сосед по купе.

Через полчаса весь вагон спал. Утром только и было разговоров, что о ночном происшествии. Я смотрел в окно: поезд подходил к Калинину. Вдруг кто-то тихо дотронулся до меня рукой. Это был мой верхний сосед.

— Скажи, браток, какой это чудак свалился ночью с третьей полки?

Я уставился на него. Его лицо не выражало ничего, кроме любопытства.

— Да, действительно, чудак... Из другого купе, — ответил я.

Вася закончил свой рассказ под дружный хохот.

После ужина, который приготовил нам все тот же Мякинкин, все опять заснули. Не знаю, сколько мы спали, нас разбудил рев моторов. Все вскочили и бросились из палатки.

Через минуту всё выяснилось. Оказывается, наши механики — Мякинкин и Шмандин — тихо, не тревожа остальных, пошли к самолету, сняли зимнее отепление моторов и подготовили машину к полету. В этом сказалась их привычка, приобретенная еще в полярной авиации. Дело в том, что было время, когда в арктических авиапортах механики сами готовили машину к полету и, за много часов до вылета, грели моторы, подготавливали материальную часть.

Профессия механиков в полярной авиации трудная, но и почетная. И сколько сердечных дружеских слов слышат эти скромные труженики от летчиков, штурманов, радистов!

Я подошел к самолету в тот момент, когда проверяли правый мотор. Шмандин, выглянув в окно самолета, крикнул: — Машина готова!

Начались сборы. Прощай, гостеприимный припайный лед бухты Депо! Теперь нашей базой на долгое время станет Мирный.

Мы опять в воздухе. Перед нашим взором открылась картина полярного лета, та картина, которую мы привыкли наблюдать в высоких широтах Арктики.

Через некоторое время мы увидели «Обь», стоящую в припайном льду у берега в районе Хасуэлла. Чем ближе самолет подходил к месту стоянки судна, тем отчетливее было видно, что разгрузочные работы уже начались. Самолет разворачивается и помахивает крыльями. Внизу приветственно машут нам товарищи.

С воздуха мы еще раз внимательно осматриваем участок, который выбрали ученые для строительства южнополярной обсерватории. Площадка представляет собой четыре скалистых выхода коренных пород, два из них имеют размеры 150x150 метров и два — 200x100 метров. Рядом проходит достаточно широкая полоса моренных отложений. За ней расположены две посадочные полосы. На одной из них уже стоит наш АН-2. Я повел самолет на посадку, и через несколько минут мы были на месте.