В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.
Шрифт:
Покинув Коркодон, мы двинулись наискось через кун-тук – так колымчане называют редкий лес, покрывающий террасы между рекой и подножием гор. Вскоре оказалось, что старик юкагир, очень милый и ласковый человек, как проводник никуда не годится. Идти вперед на лыжах и прокладывать путь (лыжницу) для передовых оленей он не в силах, а в выборе дороги для оленьего каравана он ничего не понимает. Поэтому, посмеявшись над ним немного, Бека посадил его на одну из задних нарт.
Следующая надежда была уже на встречу с горными эвенами. Поэтому мы внимательно смотрим, не попадется ли где-нибудь след верхового оленя.
Найдем
Долина Коркодона в низовьях очень широка, километров до семи-восьми. Мы идем вдоль гор левого берега, которые почти не имеют утесов. Чтобы осмотреть одновременно утесы по правому берегу, мне приходится пробегать на лыжах это большое пространство и потом, пройдя вдоль утесов по реке, возвращаться обратно в лес к условному месту встречи с Березкиным, который вел мои нарты. В Верхне-Колымске я купил себе для этого местные лыжи, подбитые мехом с оленьих ног (камус). Ширина их показалась бы невероятной лыжнику-спортсмену: она достигала двадцати восьми сантиметров в средней части. Но ходить на таких лыжах очень хорошо, и они удобны для подъема на горы.
Зимой без лыж человек здесь совершенно беспомощен. У наших проводников лыжи как бы приросли к ногам. Бека и его помощники то прокладывают лыжницу впереди каравана для передовой нарты, то идут рядом, то садятся на минутку на нарту, не сбрасывая лыж, а свесив ноги сбоку. Интересно смотреть, как они ловят оленей. Иногда олени забираются очень высоко на горы, и Бека проворно бегает за ними и с невероятной быстротой спускается вслед за бегущим стадом с крутой горы среди густого леса и кочкарника.
На третий день пути по Коркодону, не доходя реки Билирикен, мы пересекаем следы эвенов, ушедших на юго-запад. Наши якуты тотчас же собираются вокруг остатков становища и определяют по следам, кто тут был; решают, что эвены ушли не далее трех переходов, что здесь было двадцать оленей, женщины, трое мужчин, детей не было. Я проникся большим почтением к этому искусству чтения следов и невольно вспомнил рассказы о славных следопытах.
Увидев следы, Бека немедленно снарядился в дорогу. Он взял немного еды, легкую парку, сбросил все тяжелое и отправился по следам на юго-запад. А мы идем дальше вверх по Коркодону и у устья Билирикена неожиданно натыкаемся еще на одно становище. Весь снег истоптан оленями, на реке вдали стоит человек. Увидев наш караван, он бросает мешок, который держал в руках, и убегает в лес. Мы решаем стать невдалеке и воздержаться пока от поисков эвенов до возвращения Беки: никто из нас, кроме него, не знает эвенского языка.
Бека прошел в погоне за эвенами несколько десятков километров, нагнал их, переночевал и вернулся утром к нам. Эвены, которых он нашел, не согласились идти с нами: у них был только один мужчина, который не мог оставить детей. Он послал нас к другой семье, возле которой мы как раз и стояли.
После этого я немного разочаровался в наших следопытах: они ведь говорили, что там трое мужчин и нет детей.
С утра Бека уходит уговаривать эвенов. Сначала он побывал в ближайшем чуме, но, не достигнув здесь никаких результатов, отправился за несколько километров в сторону, где стояла еще одна семья. Эвены в ближайшей юрте отказались идти с нами и, как рассказывал Бека, очень испугались. Они были напуганы шайками белогвардейцев, бродившими здесь несколько лет после революции и отнимавшими продовольствие и оленей. Прослышав о нашей экспедиции, они думали, что это опять военный отряд и что у них могут увести оленей, а самих мужчин забрать в проводники.
Днем к нам пришел – вероятно, на разведку – невзрачный мальчик лет семнадцати. Войдя в палатку, он остановился, поискал глазами икону и, не найдя, перекрестился несколько раз на висевшие рукавицы. Потом сел у входа и долго молчал, пока мы не стали его расспрашивать.
Другое посещение было более эффектным. Пришел эвен средних лет в ярко-желтом кафтане, расшитом красными и синими блестками по бортам и вокруг карманов. Ехать с нами он не хотел: он прибыл сюда с верховьев Сугоя за серьезным делом – высватать невесту. Мы пробовали уговорить его нарисовать нам верховья Коркодона и Сугоя. Он взял в руки карандаш, хотел провести линию – эвены вообще хорошо рисуют карты известных им мест, – но потом боязливо отказался.
Днем я ходил вдоль по Коркодону, чтобы осмотреть прибрежные утесы, и видел еще одного эвена, ловившего рыбу из проруби. Он сидел совершенно неподвижно на льду, скорчившись над прорубью и спустив в нее лесу, и даже не поднял головы, когда я подошел. На мое приветствие он ответил «здорово» и опять уставился в прорубь. Одежда на нем была вся рваная. Совершенно голая, вылезшая парка, ошейник-боа из потертой росомахи и ровдужные перчатки с прорванными пальцами. Результат такой рыбной ловли здесь очень скудный, но, как передавал Бека, эвены были очень довольны. Они стояли только неделю и уже поймали пять рыб; жизнь этих эвенов была нелегка.
Бека возвратился из второй юрты с тем же отрицательным результатом. По его словам, никто из эвенов не соглашается ехать с нами, утверждая, что они верховьев Коркодона не знают. Эти эвены кочуют по водоразделу среднего течения Коркодона и Сугоя, никогда не выходят ни на Колыму, ни на Охотское побережье и никогда не видели ни русских, ни торговцев-якутов. Закупки для них делает один богатый эвен, который живет значительно выше по Коркодону, и никто из них не только сопровождать нас, но даже рассказать дороги не сможет. Только один старик сжалился над нами и дал Беке краткие сведения о предстоящей дороге.
Вечером мы с Бекой едем к старику, с тем чтобы по возможности добыть у него побольше сведений. Чум стоит на горе, над рекой, среди редкого лиственничного леса. Нас усаживают на почетную сторону, на оленьи шкуры. Старуха принимается готовить угощение. Прежде чем начать резать мясо, она моет руки и лицо, прыская водой изо рта. Чай подается на маленьком низком деревянном столике, на эмалированной тарелке разложены кусочки оленьего мяса.
Старик рассказывает, что в молодости он бывал в верховьях Коркодона, что идти еще очень далеко и что мы не прошли даже полпути. Дальше будет еще узкое место – ущелье с отвесными скалами, называющееся Абкит («ущелье» по-эвенски). От этого ущелья до верховьев реки столько, сколько до ее устья.
Далеко за ущельем, на левом берегу, будут крутые утесы Элень. Против этих утесов находится речка, по которой когда-то русские купцы приезжали на собаках из Гижиги через Омолон. Эта речка называется «Русская река», и по ней можно перевалить на Омолон, а сам Коркодон уходит дальше между двух высоких гор и разделяется на две речки.
Мы долго сидим у старика, но, видимо, он действительно позабыл многое и не может указать нам точных расстояний и названий тех рек, которые нам будут встречаться.