В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.
Шрифт:
Мальчик Тынельгет медленно и бесстрашно идет впереди, загребая ногами снег. За поясом на спине у него висит кожаный сосуд, имеющий форму митры. Время от времени он останавливается и угощает из этого «корачульхен» своей мочой оленей передней старухиной нарты. Это делается для того, чтобы они лучше слушались и хорошо шли за человеком. Олени, чуть только завидят, что он остановился, тотчас мчатся к нему.
Богораз так описывает процесс обучения ездовых оленей: «Намеченных для упряжки более красивых и статных телят начинают с раннего возраста приучать к моче, таская мимо них; на длинном шнурке обледенелый корачульхен, для того чтобы теленок, заинтересовавшись новым предметом, начал играть с ним и привыкать к запаху и виду этого сосуда».
В этот день мы проходим 13 километров, на третий
Мы лезем на перевал, оленям тяжело тащить нарты в гору; по чукотским правилам при подъеме на гору нельзя сидеть на нарте, и поэтому даже старуха слезает и бредет впереди своей нарты, держа оленей за поводок. Ей очень трудно идти; сделав несколько шагов, она останавливается и опирается руками о колени. Тем не менее она выдерживает до конца и храбро поднимается даже на самые крутые перевалы, хотя пара «ученых» оленей, вероятно, свободно завезла бы ее наверх. Я благословляю эти подъемы: караван двигается за старухой так медленно, что я успеваю хорошо осмотреть соседние осыпи.
Старуха Тегрине очень трогательна своим точным соблюдением чукотских правил и желанием быть полезной в караване. По утрам перед выездом она сама обметает нарты от выпавшего за ночь снега, чтобы облегчить груз. Впоследствии я не видел, чтобы кто-нибудь из чукчей обметал снег с нарт, и они очень равнодушно смотрели на то, как я это делал, памятуя пример Тегрине. Костюм Тегрине также показывает, насколько она экономна: он не подобран из хороших темных шкур, как у молодых чукчанок, и не пестрый, как носят богатые старики, но сшит из старых кусков. На нем есть даже заплаты из шкуры взрослого оленя, так называемой постели – «айколь», в то время как вся одежда у чукчей шьется обычно из шкур молодого, полугодовалого оленя осеннего убоя – неблюя.
Благополучно переваливаем в долину Малого Чауна и ночуем в ущелье, сплошь почти занятом наледью.
Здесь есть еще жалкие кустики, и чукчи имеют дрова для костра. Но завтра кустов уже не будет.
Тнелькут немного повеселел: он выздоровел, здесь дорога легче, озеро «кит-кит чумче» (немного ближе). Но меня беспокоит новое обстоятельство: по-видимому, олень, которого закололи на дорогу, был больной, и большая часть людей мучается от страшного расстройства желудка. Возможно, что и первоначальная болезнь Тнелькута была вызвана именно неумеренным потреблением плохого мяса. Но чукчи относятся к этому равнодушно и продолжают уписывать оленину в сыром и вареном виде.
Мы чувствуем себя в нашей палатке не очень уютно. Первый восторг от возвращения к палаточной цивилизации прошел, да к тому же мыться оказалось и здесь очень трудно. Утром я просыпаюсь в шесть часов, зажигаю примус и начинаю сушить стельки. О том, чтобы просушить целиком короткие чукотские меховые сапоги – плекты, нельзя и думать: на сушку стелек над примусом уходит 40 минут. Поэтому мы ходим уже в мокрых мерзлых плектах.
Затем ставится чайник со снегом; чтобы растопить снег и вскипятить воду, уходит полтора часа. После этого я бужу Ковтуна, мы пьем кофе, и наступает его очередь сушить стельки. Кофе умываться нельзя, а согреть еще воду для мытья мы не успеваем: пора собираться и ехать, слышно, как чукчанки выбивают полог. Если бы мы имели мужество отказаться от кофе и пить чай, то мы могли бы им и умыться, но кофе слишком соблазнительно.
Затем мы складываем и выбиваем палатку, покрытую изнутри инеем, завязываем груз и двигаемся в путь. Целый день мы бредем по снегу и время от времени нагоняем караван бегом. В сумерки опять надо ставить палатку, разжигать примус и варить обед. Приходится ждать около двух часов, пока сварится суп. Это самое тяжелое время дня. Пока мы двигались, было тепло. Теперь, сидя в палатке, медленно покрывающейся инеем, мы постепенно замерзаем в своих кухлянках. Опять холодно рукам, и когда достаешь что-нибудь из
Так же неприятны становятся и спальные мешки. Они пропитаны влагой от дыхания, просушить их негде, и вечером, когда их разворачиваешь, видишь смерзшийся ком меха.
Мы покидаем узкую мрачную долину с красно-черными осыпями липаритовых лав [21] и поднимаемся в область плоских, округленных гор. Тнелькут ведет нас на крутой перевал. Тегрине с большим трудом взбирается на гору, останавливаясь и тяжело дыша. Сверху открывается вид на юг и на запад; мы уже на поверхности Анадырского плато, всюду видны округлые вершины, конусы и плоские столовые горы, сложенные горизонтальными потоками лав. Где же озеро? Тнелькут показывает на юг – оно здесь, где-то «чумче». Дойдем ли сегодня? Неизвестно.
21
Липарит – излившаяся на поверхность лава, аналогичная по составу граниту. – Прим. автора.
Спуск в другую долину. Это еще одна вершина Малого Чауна. Снова по глубокому снегу, опять в гору, опять перевал. Опять задыхается на подъеме Тегрине. Возле перевала черные утесы горизонтально лежащих покровов лав. С перевала внезапно открывается озеро. Оно в круглой, замкнутой котловине, заполненной туманом. Зубчатые горы стеной окружают озеро со всех сторон. На перевале и на спуске к озеру крепкий снег с глубокими застругами, похожими на стаю дельфинов с головами, обращенными на север. Тнелькут был прав: здесь должны дуть сильные ветры с севера; воздух, поднявшись через перевал, бурно спускается в котловину озера и затем с огромной силой мчится на юг, через понижение в кольце гор.
Озеро в кратере
То вдруг являлось передо мной озеро, мрачное, бесформенное, сливавшееся вдали с грядами облаков.
Вот оно лежит перед нами, это озеро, цель мечтаний многих путешественников. Стоять на перевале над озером – это совсем не то, что летать над ним на самолете, как полтора года назад. Теперь я могу убедиться в его реальном существовании, взобраться на это кольцо гор, которое его окружает, пройти по льду. Его сходство с лунным кратером кажется мне еще разительнее, чем с самолета. Громадные размеры этого кратера – поперечник впадины достигает 17 километров, а ширина озера – 12 километров – ставят его наравне с маленькими лунными кратерами. А происхождение их одинаковое – и там и тут вулканические извержения. Здесь взрыв вулканических газов прорвал горизонтальные покровы излившихся ранее лав и образовал в них круглый канал. Эта трубка взрыва, вероятно, заполнена продуктами раздробления лежащих глубже пород. Теперь дно ее занято озером.
С перевала мы не могли сначала отличить, где кончается низкий пьедестал гор, полого спускающихся к озеру с севера и запада, и где начинается лед озера. Как только мы спустились с перевала, Тнелькут решил стать у подножия горы, где он нашел под твердым снегом сносный корм. Но нам для астрономического пункта нужно было приметное место, и Ковтун выбрал плоский холм, поднимавшийся на низком пьедестале гор, полого спускавшихся к озеру. Мы спустились туда с частью каравана. Навстречу поднимались дельфиньи морды крепких заструг, некоторые из них достигали более метра высоты. Толстый мальчик, который вел караван, двигался все медленнее и медленнее: ему не хотелось еще утомлять оленей для такой бессмысленной стоянки на холме, на камнях. Мне пришлось взять от него поводок, чтобы вести оленей туда, куда нам нужно было. Несколько минут он шел с надутым лицом, потом резко вырвал у меня из рук поводок: очевидно, я недостоин исполнять такое ответственное дело.