В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.
Шрифт:
Очень мешает изучению языка закон гармонии гласных. Если в слове стоят буквы сильного ряда – «а», «е», «о», то все сливающиеся с этим словом другие слова меняют гласные слабого ряда на сильные: «и» переходит в «е», «у» – в «о», «э» – в «а». Поэтому каждое слово нужно знать в двух видах: например, в одних названиях «река» произносится «веем», а в других – «ваам».
Наконец, есть особое женское произношение: женщины вместо букв «ч» и «р» произносят «ц», и женская речь звучит совсем иначе, чем мужская. Не буду уже говорить о сложностях грамматики, действительно трудной.
Очень мало русских, даже проживших несколько лет на Чукотке, могут в самом деле
Но надо познакомить вас с хозяйкой. Ее зовут Эйчин, или Эчин, в женском произношении – Эйцын. Это, вероятно, сокращение от Эчинеут, что означает «жирная женщина». Но она не жирная – я вообще не видал особенно жирных чукчей, – а очень подвижная, разбитная женщина и, с чукотской точки зрения, вероятно, интересная и кокетливая. Она очень самостоятельна и предприимчива. Увидав у меня коробку с нитками и иголками, Эйчин тотчас стала в ней копаться и отобрала себе, что ей понравилось, – несколько иголок и две блестящие металлические пуговицы. Иголки попали в кожаный рабочий женский мешок – каждая чукчанка возит его с собой, – а пуговицы были тотчас вдеты с двух сторон в косы.
Эйчин все время что-нибудь делает, а если нет дела, то говорит без конца. Мне трудно следить за ее речью: я знаю только несколько слов, да и то в самых простых формах, вроде неопределенного наклонения или именительного падежа. Но иногда она явно имеет в виду нас: я слышу слова «кау-кау» (хлеб) и другие намеки на то, что следовало бы угостить хозяев из наших запасов. По-видимому, настаивать так на угощении противно правилам гостеприимства, и хозяин недоволен. Но Эйчин не унимается. Я делаю вид, что не понимаю: у нас осталось ничтожное количество продуктов – всего только 2 килограмма сухарей, 1 килограмм крупы, 500 граммов сахару, 700 граммов масла и 9 банок консервов, а нам, может быть, придется десять или двадцать дней путешествовать вне чукотских яранг. Поэтому, чтобы успокоить Эйчин, я отдаю хозяину плитку табака – подарок очень ценный для чукчи. Плитку передают из рук в руки, рассматривают и сейчас же начинают крошить и смешивать с более легким листовым табаком.
Сегодня мы не умывались, и вряд ли скоро удастся помыться. В то время в чукотском быту зимой совсем не употреблялась вода для мытья чего бы то ни было.
Первая причина та, что здесь слишком мало топлива, чтобы тратить его на таяние снега. Обычно яранги ставятся в таком месте, где много корма для оленей, и притом на склоне горы или на холме, чтобы видеть издали стадо. А кусты большей частью ютятся на дне долины, закрытом от ветра, в нескольких километрах в стороне от стойбища.
Мужчины ездят за топливом на нартах и стараются выкопать в руслах рек сухие ветви, принесенные водой, потому что сырые кусты горят в костре очень плохо, – ведь у чукчей нет железной печки, в которой можно разжечь и сырые дрова. Поэтому сегодня очень экономят дрова – неизвестно, когда кончится пурга и можно будет съездить за ними.
Чукчанки с большим искусством умеют поддерживать
Если вымоешься, то где сушить полотенце? В пологе оно не высохнет, а на морозе будет сохнуть слишком долго. В такой обстановке, конечно, нельзя и думать о стирке белья, и, в то время как уже многие береговые чукчи носят белье, у оленных я совершенно не видал его. Как сообщали старые исследователи, когда-то чукчи умывались мочой; ею же мылась и посуда. Но, вероятно, этот способ уже совершенно исчез, по крайней мере мне не удалось его увидеть.
Когда хозяйке, хлопочущей у костра, надо вытереть грязные руки или котел, она обрезает полоску от шкур, покрывающих пол полога, и по миновании надобности бросает этот клок шерсти. После обеда жирные руки вытирают о мохнатую подошву мехового сапога – чукчи подошвы зимних сапог (плекты) сшивают из «щеток», – кожи с крепкой шерстью, взятой с подошвы оленьей ноги между копытами. Такие плекты теплы и не скользят. Для осени и весны подошва делается из кожи лахтака (морского зайца).
Тнелькут приехал в плектах с подошвой из лахтачьей кожи. Поэтому сегодня после еды он был в большом недоумении – обо что обтереть руки? Эйчин заметила его затруднение и тотчас с милой кокетливостью заботливой хозяйки положила ему на колени свою ногу, он тщательно обтер руки о мохнатую подошву ее сапога. У Эйчин вообще очень много кокетливых жестов и нежных интонаций. Надо только послушать, каким нежным голосом она зовет мужа: «Мей» (обычное обращение, нечто вроде нашего «эй», но только к мужчине) – или будит его: «Кыва-коэ» (садись).
На следующее утро, как только мы напились чаю, Эйчин, несмотря на пургу, выгоняет нас наружу: сегодня необходимо выбить полог. Пурга ослабела, и можно сделать это хотя бы внутри яранги.
Вынеся эек и свои мешочки – один с блюдечками, другой рабочий, она спускает полог с козел, вывертывает его и начинает бить выбивалкой. Делать это нужно с большой силой, и женщина настолько согревается, что вскоре спускает с плеч керкер и работает полуголая. Ее волосы покрываются инеем от дыхания, и голова кажется седой, а лицо, и так уже румяное, краснеет еще больше. Яркий цвет лица – один из основных элементов красоты чукотских женщин.
Керкер чукчанки представляет меховой двойной комбинезон, состоящий из широких штанов и еще более широкого, низко вырезанного корсажа. Корсаж имеет глубокое декольте спереди и сзади, так что керкер легко сбросить, и во время работы его большей частью спускают с одного плеча или с обоих, а в пологе женщины сидят обычно обнаженные по пояс, так же как и мужчины.
Пока Эйчин выбивает полог (это продолжается не меньше двух-трех часов), мы с Ковтуном уходим вдоль холмов Маркоинг для геологического исследования и съемки. Поземка еще свирепствует, но гораздо слабее, и, закрыв лицо капюшоном, можно двигаться поперек ветра. В ярангу нам нечего возвращаться раньше темноты: до этого времени полог не будет поставлен.
Несмотря на пургу, приятно бродить по холмам при ярком солнце. Поземка струится по склону, но уже покров ее не такой плотный, как вчера; кажется, что по склону стекают ручьи снега. Внизу, в равнине Чауна, эти ручьи сливаются, и равнина до горизонта залита густым покровом мути. У подножия холмов, возле края этой пелены, бродят олени и копытят из-под снега мох.
Хорошо вернуться в ярангу в сумерки, сесть у костра и получить от хозяйки блюдечко горячего, мелко нарубленного мяса. Полог поставлен, и, по-видимому, уже не будет неприлично залезть в него.