В нескольких шагах граница...
Шрифт:
Глава четвертая
Кивер начальника охраны сдвинут на затылок
Неделю спустя после того, как нас с Белой «обратили» в другую веру, мы стали ежедневно ходить на работу. Исполняли мы должность разносчиков посылок. В наши обязанности входило доставлять в камеры прибывшую с утренним и послеобеденным поездом почту: кому письмо передашь, кому небольшой сверток. В своей камере мы должны были только обедать, а остальное время беспрепятственно бродили по огромному двору или по угрюмому тюремному зданию.
Мы были подследственными заключенными и могли носить свою одежду, но тюремным рабочим запрещалось ходить в гражданском,
В первой посылке, как я уже упоминал об этом, под подкладкой сумки оказалось письмо от Шалго. Не так давно из вацской тюрьмы убежал один наш товарищ, так вот с ним, а может быть, еще и с другими бывшими заключенными адвокату, очевидно, удалось поговорить. Шалго не был коммунистом, но делал для нас все, что мог, и не боялся за себя.
В этом письме он не скрывал, что на благоприятный исход судебного разбирательства надеяться нечего. Нам надо бежать! План был следующий. Мы должны просить, чтобы нас направили на работу в садовое хозяйство. Во-первых, оттуда легче бежать, а во-вторых, надзирателем там служит брат одного из наших товарищей металлистов, Шандор Надь, известный всем как «хороший» надзиратель. Он уже помог не одному человеку. Для нас важно, что если мы убежим утром, то он не станет нас искать до обеда, а мы тем временем сможем добраться до вацской железнодорожной станции. Там у одного из складских рабочих нас будут ждать фальшивые документы о прописке и трудовые книжки. Шалго сообщил нам имя этого товарища и условный пароль. На поезде мы доедем до Ноградверёца и там на руднике должны разыскать маркшейдера Паппа. Если нас кто-нибудь спросит, кто мы такие, мы должны ответить, что безработные, из Будапешта. Маркшейдер знает уже о нас и куда-нибудь направит.
Шалго прислал триста крон. Правда, это были небольшие деньги, но и они все-таки что-то значили.
Вот таким человеком был наш адвокат. Самое интересное, что во времена советской республики я встречался с ним несколько раз. Это был невидный, скромный человек, и я тогда подумал о нем: «Какой-то запуганный социал-демократ. Сам, наверное, не знает, как попал в пролетарскую диктатуру». Да, видно, не всегда тот является настоящим революционером и верным другом, кто кричит об этом на каждом перекрестке.
Шалго предупредил в письме, чтобы мы не опасались за тюремного надзирателя. Он и так хочет оставить это грязное ремесло, и как-нибудь ему помогут выкрутиться. Даже об этом подумал Шалго…
План, в общем, был удачен, только вот… Садовое хозяйство – это, к сожалению, отпадает. Бежать с разноски посылок… Ходит человек на свободе целый день, а вот подойдет поближе к воротам – тут сразу подоспеет часовой. Самое главное – это добраться до станции… Голова раскалывалась от приходивших на ум всяких планов. А что, если подкопать стену? Подумал, и самому смешно стало: подкопать толстенную каменную стену, глубоко уходящую в землю!
Несколько раз я все-таки попробовал пойти к воротам встречать почтальона. Дошел. Но там оказались две железные решетки, одна из которых открывалась, как обычно открываются шлюзы. И если уж мне каким-нибудь образом и удастся пройти через нее, то там тоже кругом охрана, буквально через каждые сто метров стоят часовые, и я попаду им прямо в открытые объятия. А если к тому же вдвоем…
Голова гудела в поисках выхода. Мы добились всего, чего требовали. Одиночные камеры освобождали, – прибыла новая партия заключенных из двухсот человек, и нужны были места. Воспользовавшись случаем, Бела переехал ко мне, если это вообще можно назвать словом «переехал». Просто он перенес с собой свой пиджак и белье, так как ни нар, ни даже одеял у нас не было и спали мы прямо на голом полу, укрываясь пиджаками. Вот так жили заключенные в вацской тюрьме. Уж я не хочу рассказывать о том, чем нас кормили; боюсь, что просто будет трудно поверить! Так вот, если бы мы пошли к тюремному начальству и обратились с просьбой перевести нас на другую работу, нас бы моментально заподозрили в намерении убежать. А в это время два священника соревновались между собой за право оказать нам услуги в восстановлении наших урезанных прав.
Разносчики посылок – это была самая легкая работа и к тому же работа, связанная со свободой передвижения; каждый мог нам только позавидовать. Священники хотели, видно, нас задобрить, вот и дали ее.
Было начало июля, на улице стояла нестерпимая жара. В послеобеденное время песок под ногами, казалось, накалялся докрасна, а неподвижный воздух словно застыл между тюремными стенами. Сквозь решетки камер и тюремных мастерских была видна синева безоблачного неба.
Мы с Белой и еще несколькими товарищами по заключению, прислонившись к раскаленной решетке, ждали послеобеденной почты; из-под ворот нас обдавала струя прохладного воздуха. Вдруг со стороны столярной мастерской под чьей-то тяжелой поступью зашуршали камешки. В душной тишине это шуршание раздавалось, как гром. Я посмотрел туда – шел начальник охраны. Другой бы человек радовался возможности укрыться в тени, а этому сумасшедшему взбрело в голову именно сейчас заниматься проверкой.
Я видел, что его кивер сдвинут на затылок, сабля болтается, как у кавалериста, а руки заложены за спину. Он шел по двору и – неслыханное дело! – насвистывал.
«Теперь или никогда!» – пронеслось в голове. Одно из двух: или меня ждет удача, или меня заподозрят, и кто знает, представится ли еще удобный случай. Дней через десять или самое большее через две недели должен состояться суд…
Я отошел от своих товарищей и направился навстречу капитану. Увидев, что я иду к нему, он остановился, расставил ноги и начал покачиваться взад и вперед, продолжая насвистывать. После того как я подошел и стал по стойке «смирно», он спросил:
– Ну, что случилось? Может быть, не нравится жизнь у нас? Лучшую работу, что ли, хотите? Ведь и так целый день бегаете.
– Я металлист, честь имею доложить, а это разве работа! Когда в двадцать лет я работал подмастерьем в кузнечном цехе, то мог без передышки делать пятьдесят ударов пятикилограммовым молотом. Вот это работа!
– Гм! Гм! – Глаза капитана весело забегали. – Ну, а деревенской работы вы, наверное, никогда и не нюхали.
– Почему же, я умею даже косить. Вот было бы здорово покосить теперь!
Он засмеялся и похлопал меня по плечу;
– Ну ладно, я поговорю с Пентеком, чтобы он направил вас в садовое хозяйство.
Я знал, что в сад уже просили человека на сбор черешни, но что они сами предложат мне…
Всячески стараясь не показать своей радости, я, лишь щелкнув по-солдатски каблуками, поблагодарил. Потом вернулся к своим товарищам и дал знак Беле, что теперь должен идти он. Капитан разразился таким смехом, что из-под навеса крыши взметнулась стая голубей, как будто по ним выстрелили из ружья. В другой раз, может, он и выругал бы нас как следует за то, что посмели обратиться к нему с одной и той же просьбой, но сегодня… Он записал в блокнот и имя Белы.