В нескольких шагах граница...
Шрифт:
– Вы посоветовали им что-нибудь? – обратился к врачу Тамаш Покол.
– Нет. Я… признаюсь, иногда пользуюсь пролеткой, когда срочно отправляюсь к больному, но ее… я им предоставлять не хотел. А впрочем, один из них сказал, что лучше всего пойти пешком – они попросят кого-нибудь по дороге их подвезти.
Теперь прояснилось и в голове младшего инспектора: он сразу «понял», почему оставлена копия. Ведь письмо было написано для того, чтобы ввести преследователей в заблуждение! Ваги, должно быть, считал, что копию найдут! Пусть ищут беглецов в Сомбатхее, а они тем временем у Гёнью переберутся в Чехословакию! Дьявольски хитрый план!..
– Лучше всего, если я на машине
– Да, – подхватил подполковник, – я тоже, естественно, еду с вами. А вы, господин младший инспектор, будьте любезны допросить возниц, расставить наблюдателей.
«По-моему, не стоит мне самому принимать эти меры, – думал начальник сыска, слушая приказ. – Ясно, преступники недолго искали возчика и отправились по дороге пешком. К Гёнью ведет сложная система полевых дорог, а пешеходные тропки всегда короче… Я хорошо это знаю…»
Все трое уехали. А врач, которого начальство за любезные указания поблагодарило торопливыми рукопожатиями, отправился в Сигет.
Однако нас он не нашел. Спрашивать открыто не мог, а те несколько товарищей, которых врач хорошо знал и в молчании которых был уверен, сами не могли сказать, где мы…
Перенесенный на июль майский праздник дьёрские товарищи организовали возле старого трактира. Среди редких деревьев на берегу Малого Дуная веселился народ.
Мы ждали окончания праздника, спрятавшись на заброшенном хуторе. Укрытием нам служил полуразрушенный рыбацкий дом, одна его стена была смыта наводнением. От людей, которые гуляли или сидели на траве, нас отделяло пятьдесят или сто метров.
Фюлёп бродил среди рабочих и сообщал нам новости. Известие о том, что Гутман арестован, нас очень обеспокоило. Фюлёп разговаривал то с одним, то с другим рабочим и все передавал мне. Я обдумывал, что мы можем позволить себе, не навлекая беды. Заметив кого-нибудь из старых знакомых, я говорил Фюлёпу: «Отзови его в сторонку, если не будет свидетелей. Пусть к нам заглянет».
Таким образом я повидался в тот день почти что с тридцатью своими друзьями. Мы следили, чтобы вокруг нашего убежища не скапливалось сразу много народу. Старые товарищи, друзья и все, кто хотел нам помочь, придумывали разные планы. Мы могли бы прожить в Дьёре хоть целых три месяца – столько верных и тайных уголков готовы были они нам предоставить. Каждый предлагал способ помочь нам выйти из города, советовал, куда идти дальше… Возможно, с нашей стороны было легкомыслием так, почти открыто, показываться, но, во-первых, я не мог противостоять желанию повидать друзей – ведь за спиной у меня были два года тюрьмы и скитаний, столько безотрадного одиночества, – а потом, если появлялся еще какой-нибудь старый знакомый, почему я не мог поговорить с ним, если был уверен, что он не выдаст?… Да, да, главная сила конспирации отнюдь не недоверие, а уверенность в людях… Покол и компания целыми часами гонялись за нами по запутанным дорогам к Гёнью, и в конце концов пришли к выводу, что нас не найдут. Тогда они проинструктировали патруль, расставили шпиков в штатской одежде и возвратились в город.
Младший инспектор только тогда сообщил о возможном пути на Сомбатхей. но после донесения врача эта новость уже не подействовала подобно бомбе. Они снова стали склоняться к мысли, что мы еще в Дьёре: это подтверждала найденная вчера одежда. Возникли подозрения, что и Гёнью была упомянута лишь для того, чтобы ввести в заблуждение розыск. Ведь преступники должны понимать, что огнестрельная рана вызовет подозрение врача… После длительного совещания они пришли к выводу, что, может быть, мы собираемся в Гёнью, может быть,
В воскресенье к полудню подполковник попросил подкреплений. В четыре часа сорок жандармов и полицейских и почти вдвое больше сыщиков в штатском отправились с командного пункта в Сигет, чтобы устроить облаву.
Однако до этого произошла небольшая интермедия.
Утром Гутман съел подгоревший казарменный суп, но в полдень от бобов отказался и устроил скандал. По какому праву его здесь держат, когда он навел полицию на след. Ведь это он направил полицейских на оружейный завод и там были найдены вещи преступников. Ну погодите, он еще им покажет! Хорошо, что на праздник явился депутат парламента! Гутман кричал так, как обычно кричит человек, когда он очень зол. Казарменная охрана доложила о скандале возвратившемуся в Дьёр младшему инспектору, тот посоветовался с подполковником. И в самом деле, на арест Гутмана нет оснований. Толку от горбуна тоже мало… Подполковник отмахнулся: отпустите!
Старичок был освобожден. Он побежал домой, пообедал и отправился в Сигет. К нему приставили шпика, но на воскресной людной улице среди множества идущих на праздник в Сигет Гутман не заметил, что за ним следят.
Видели, что он вошел в трактир, посмотрел по сторонам, кого-то поискал, побеседовал с несколькими людьми, потом быстро направился на берег Малого Дуная.
Мы лишь тогда почуяли опасность, когда вдруг заметили, что на опушке леса среди редких деревьев, где стояла ветхая лачуга, словно бы прекратились ходьба и движение. Кто сидел, кто стоял – все застыли на месте. Шла проверка документов, и вокруг гуляющих сжималось кольцо жандармов.
Как раз в это время неподалеку от разрушенного рыбацкого дома депутат беседовал с большой группой людей.
В нашей лачуге собралось довольно много народа: с Гутманом и с теми, кого он привел, человек десять. Мы похолодели. Что теперь будет? Только бы жандармы не вошли в дом… Мы видели, как раскидывали на поле стога сена. Друзья ободряюще смотрели на нас: «Не бойтесь, если надо, защитим голыми руками!»
Фюлёп вдруг весело вскрикнул, отозвал в сторону Гутмана и еще одного парня. Они пошептались, затем все трое захохотали.
– Поговорим с товарищем депутатом, – объявил Фюлёп, взял под руку своего друга, и они вышли.
Депутат успокаивал сидевших вокруг него рабочих.
– Неправильно это, товарищи. Рабочие на такие репрессии могут ответить лишь одним: соблюдать порядок, не обращать внимания. Что бы мы ни устроили, так всегда. У нас может быть один ответ: соблюдать дисциплину и не слушать провокаторов.
Он глубоким, звучным ораторским голосом произносил свои мудрые поучения и тем временем прислушивался к тому, как сбоку несколько парней громко спорили и шумели – чуть громче, чем полагалось при депутате парламента.
– Поспорим! Поспорим! – кричали они, затем двое ударили по рукам.
Полицейские вдруг увидели, что в той стороне, где, как они заметили, недавно исчез Гутман, вдруг из-за стога сена выскочили два человека в коричневой одежде и пустились бежать во весь дух.
Они мчались, прыгая через канавы, через повалившийся забор, пробивали себе путь сквозь группы людей.
– Это они! – почти с ужасом вскрикнул кто-то из сыщиков.
Зазвучали предупредительные свистки, облава прекратилась.