В неверном свете
Шрифт:
Как безнадежный должник перед добровольным уходом из жизни в последний раз роется в ящике с долговыми документами, так и Тойер перебирал записки.
«Круассан, суббота, вечер. Хафнер нализался, хотя мы на задании. Джазовый трубач по имени Бэби Хюбнер (псевдоним) знает Вилли, но не может сказать ничего конкретного. Спрашивает у Хафнера, не голубой ли он, так как выглядит будто певец из поп-группы «Виллидж Пипл». На Хюбнере велосипедная кепка с надписью «Телеком». Хафнер срывает ее и швыряет в угол. Далее опрошенный отказывается назвать свое гражданское имя. Я не уверен в нашем правовом статусе, так как сейчас,
Над скрупулезными записями Лейдига можно было утратить остатки надежды.
«Опрошенный в Рейхсапфеле видел Вилли, но сильно пьян».
Ах, Штерн, сколько бестолковой честности в этих строчках.
Возможно, тот или иной забулдыга из Старого города вспомнил бы больше, если бы ему сказали про смерть Вилли, но старший гаупткомиссар лично проинструктировал свою группу, что об этом нужно молчать. Опыт показывал, что подобные вести разносятся с молниеносной скоростью и последние язычки их пламени непременно опалят ботинки господина Зельтманна. До сих пор по Старому городу блуждали лишь слухи о каком-то выловленном в реке утопленнике. Немало жителей утверждало, что это кто-то из третьего телевизионного тура «Больших Братьев», возможно, тот, что появился чуть позже, вместо выбывшего участника — ну, тот, в инвалидном кресле, который так шумел, а потом опять исчез. Выше по реке находится реабилитационный центр, и фантазия горожан добралась и туда.
«Я в пивоварне, где джазовый клуб, пиво супер. Кажется, Вилли тут бывал, говорит…»
Остальные слова опрошенного коллега Хафнер по ошибке написал на деревянном столике пивного зала.
Тойер застонал и взглянул на часы. Без малого час ночи. Он прошаркал в гостиную и стал искать в захламленной мебельной стенке план Гейдельберга. И даже нашел. Вернувшись к кухонному столу, он заштриховал тупым карандашом все улицы в Старом городе, где они произвели опрос. Потом подумал, что, пожалуй, стоит как-то выделить места, где Вилли знал каждый, в отличие от тех улиц, где его просто кто-то когда-то видел. Но поскольку почти все было уже закрашено серым, он просто заштриховал синей шариковой ручкой районы повышенной активности Вилли.
В конце план выглядел так, словно до него добрался заскучавший четырехлетний карапуз с грязными руками. И только Университетская площадь сияла девственной чистотой среди всей мрачной штриховки. Тойер ощутил угрюмую гордость сыщика. В университет они наведаются завтра. Даже не сполоснувшись, он рухнул на постель.
Через несколько часов он уже сидел со своей группой и устало делился с коллегами ночными выводами.
— Короче, мы поспрашиваем еще в студенческой столовой. Останутся лавки и магазины, но их немного. — Сонная муха уселась на его правый висок. — В конце недели Зельтманн передаст дело кому-то еще. А мы будем и дальше искать убийцу собак.
— Да какая разница, — буркнул Хафнер, и ему никто не возразил. Обида, нанесенная Зельтманном, со временем слабела, зато оставались мозоли на пятках и ощущение бессмысленности всех усилий. Начальство их унизило, и они уже привыкали к этому.
— Думаю, в университет нам действительно надо наведаться, — проговорил Лейдиг и, помахав рукой, попытался разогнать огромное облако дыма. — Вчера вечером я зашел еще в «Калипсо», коктейль-бар наискосок от моей матери…
— Ну
— Нет, — гордо парировал Лейдиг, — но он часто там бывал.
— Потрясающе! — взревел Хафнер и презрительно захохотал. — Мы выяснили уже три тысячи раз, что в Старом городе есть пивные, куда Вилли часто заходил. Класс, Лейдиг!
Неожиданно Хафнер встал и проделал нечто очень странное. Открыл окно, выходившее на Рёмерштрассе, и вытряхнул переполненную пепельницу. Затем захлопнул окно и уселся на место как ни в чем не бывало.
— Ты пьян! — возмутился Тойер. — В стельку. Ты ведь только что выбросил окурки прямо на улицу!
Пристыженный полицейский стал похож на маленькую мексиканскую собачку с труднопроизносимым названием породы, которая по ошибке побывала в бельевой сушилке.
— Значит, я в самом деле еще пьян, — тихо проговорил он, но тут же повысил голос. — Да, вчера я основательно принял. Водку пил, от нее дух потом не такой тяжелый остается. Ну и что такого? Кому от этого хуже? Все равно я сижу в дерьмовой группе! Не могу реализовать свои способности. Только и слышу — не нажимай, не торопись, разговаривай вежливо, опрашивай, поддакивай! Надоело!
Тойер почувствовал, как на него надвигается головная боль. Обычно он поддерживал шаткое равновесие в своей усталой душе. Для этого он прибегал ко всяческим уловкам, шуткам, хитростям — словом, делал все, чтобы балансир не коснулся земли.
— Тогда ступай на Университетскую площадь, поспрашивай там и выжри парочку кружек «Гейдельбергского 1603 года» или «Шлосквель экспорт». Либо — от меня — чистого спирта из аптеки.
Хафнер недоверчиво вскинул голову:
— Серьезно?
— Серьезно, — с недоброй улыбкой ответил Тойер и встал. Потом испытующе посмотрел на свой стул, на письменный стол, на нелепый круг из рабочих столов. Окинул взглядом пятнистые стены и сумрачные физиономии коллег. Под крышкой стола у Штерна лежало надкушенное яблоко. — Эта гадость лежит уже с пятницы, — еле слышно констатировал гаупткомиссар.
Штерн проворно схватил побуревший плод, но не успел выбросить его в корзинку, как Тойер взревел:
— Выброси ты свое яблоко прочь! Вместе со всем мусором!
Затем он пнул ногой свой стул и парой пинков сдвинул с места стол. Схватился за крышку обеими руками, поднял стол и с грохотом поставил у окна. Но и этого ему показалось мало. Словно буйвол, он затопал к Хафнеру.
— Ты еще здесь? Так, говоришь, дерьмовая группа? Вон отсюда, исчезни. И к двенадцати возвращайся с результатами! С настоящими результатами, понял?
Хафнер, слегка побледнев, шарил вслепую, отыскивая свою куртку.
— Неплохо бы вам выслушать меня до конца, — тихо проговорил Лейдиг.
— Пожалуйста, — фыркнул Тойер и сел на стул спиной к подчиненным. — Говорите до конца.
— Итак, — голос Лейдига звучал чуть более напряжено, чем обычно, — в «Калипсо» он всегда бывал только зимой и всегда в сопровождении студентки или студента, редко дважды с одними и теми же.
— Он что, был педофилом? — Хафнер снова взялся за свое.
— Хафнер, я вас умоляю: студенты — не дети. — Тойер встал и размашистым шагом подошел к своему подчиненному. — Слушай, извини, что я на тебя наорал. Понимаешь, у меня проблемы в личном плане, с моей знакомой, и…