В неверном свете
Шрифт:
Опешивший Хафнер только кивнул. Тойер снял ниточку с джинсовой рубашки покачивающегося коллеги.
— Я тоже зря наговорил тут глупостей, — пробормотал Хафнер. — Никакая вы не дерьмовая команда. И я, как и вы, имею зуб на Зельтманна. И вообще, мы группа что надо.
Хорошо еще, Штерн не стал извиняться за огрызок. В кабинете воцарилась атмосфера растроганности. Уже задним числом Тойер понял, что все четверо стали по-настоящему нормально относиться друг к другу именно после этого конфликта. Он даже сказал себе, что будет и впредь использовать свои вспышки гнева для таких благих
— Итак, «Калипсо» — это коктейль-бар, — снова продолжил Лейдиг. — Но Вилли никогда не пил там коктейли.
— Так не бывает, — решил Хафнер. — Все равно что заходить постоянно в кафе-мороженое и… не съесть там ни порции!
В десять минут одиннадцатого позвонил первый собачник.
Обер- прокурор Вернц спрятал свою пульсирующую плоть под средний ящик письменного стола, на котором лежала массивная папка.
— Фрау Ильдирим, вы принимаете все слишком близко к сердцу. Я абсолютно уверен, что вам теперь по плечу и самые серьезные деликты. И то маленькое поражение в пятницу — чепуха… ну, послушайте!
Он смотрел на нее с нескрываемым интересом. Сегодня у Ильдирим не было заседания суда, и она уже собиралась уйти. Она была одета в узкий белый пуловер, джинсы и молодежные кроссовки. Черные волосы она завязала на затылке. Все это должно было создавать впечатление мощной динамики, однако на самом деле она была близка к отчаянию. Физиономия садиста, мучающего жену, преследовала ее с самой пятницы. Маленькая Бабетта больше не появлялась, но Ильдирим не испытывала от этого облегчения, ведь теперь она оказалась совсем одна. Она чувствовала себя очерствевшей, к тому же ее все сильней терзало подозрение, что она, слишком быстро согласившись с директором полиции в деле об утопленнике, уготовила себе очередное фиаско.
— Это хорошо, что вы решили со мной поговорить, да, замечательно. Только вчера я не смог найти времени. Никак не получилось. День был абсолютно безумный.
Вернц нахмурил брови и посмотрел в окно. Возможно, он ждал вопроса, что же безумного было вчера, но его расстроенная посетительница промолчала. Она уже поняла, что ощущение уверенности в себе, в котором она так нуждалась, если и придет, то не от доктора Вернца.
А он важно продолжал:
— Я рад, что вы пришли! Ведь вы у нас недавно, и я считаю, что всегда полезно познакомиться ближе. Поделиться своими проблемами. По-человечески. Вы, главное, не сдавайтесь! Ведь вы все же в каком-то смысле представляете здесь и своих соотечественников.
— Все восемьдесят миллионов немцев? — Ильдирим насмешливо улыбнулась и поерзала на стуле, словно кошка, страдающая от глистов, все же зря она натянула на себя джинсы.
Вернц оставил без внимания ее реплику.
— Всех молодых людей из разных стран, способных к интеграции, несущих свежую кровь в нашу страну, их мысли, их энергию… — он снова сделал паузу, но на этот раз направил взгляд прямо на свою подопечную, — … и их красоту.
Солнечный луч пробился сквозь густые тучи, и его лысина неожиданно заблестела, словно смазанная жиром.
— Во всяком случае, мне не нравится,
— …и при нуле градусов больше нельзя прыгать в Неккар, — добавила Ильдирим с дружеской улыбкой. Во всяком случае, эта не очень приятная беседа позволила ей восстановить в душе стальную ярость, которая обычно поддерживала ее в жизни и не давала согнуться.
Вернц нашел ее шутку неудачной, она прервала его речевой поток. Сочувствуя сам себе, он уставился на семейную фотографию в массивной рамке, стоявшую на его столе. Ожил телефон. Секретарша сообщила, что пришел доктор Мартин Дункан.
— Да-да, замечательно! Фантастически! — Обер-прокурор выскочил из-за стола и распахнул дверь кабинета. Его жест показался Ильдирим лакейским. — Доктор Дункан из Окленда? Как доехали, благополучно?
— О да, — с едва различимым акцентом ответил невзрачный господин. Он выглядел совсем не как житель Новой Зеландии — его азиатские черты никак не вязались с шотландской фамилией. — Я уже неделю нахожусь в Европе. Сейчас я прибыл из Бельгии; до нее, как говорят в Германии, рукой подать…
— Мистер Дункан составляет сравнительный обзор систем уголовного преследования в Западном полушарии, — с сияющей улыбкой сообщил Вернц. — Ах, где же моя галантность? Это фрау Ильдирим, прокурор.
Дункан с улыбкой повернулся к ней. Его рукопожатие было энергичным. Теперь он напоминал японского фашиста из Диснейленда.
— Мне пришла в голову идея! — Вернц сверкнул глазами. — Фрау Ильдирим, если вы не возражаете… Я буду очень вам признателен, если вы покажете нашему гостю наш город. Это было бы превосходно! А у вас, возможно, появятся и другие идеи.
Предложение обер-прокурора ни у кого не вызвало восторга. Ильдирим лихорадочно придумывала удобный предлог отклонить предложение, но ей ничего не пришло в голову. Этот Дункан был не в ее вкусе, но отказаться с ходу она не могла, это невежливо по отношению к гостю. Молчание затянулось. Пожалуй, ее еще мог бы спасти припряженный к ней гость, но он даже не попытался сделать это. Вот так Вернц: не заполучил ее сам, так хотя бы подарил другому. С подчиненным мужского пола он никогда бы так не поступил.
— Вас устроит завтрашний вечер? — осведомилась она с натянутой любезностью и поклялась себе, что уж кофе-то никогда не станет варить для начальства.
— Разумеется. — Голос посетителя звучал высокопарно.
— Я поселю доктора Дункана в отеле возле Конгресс-центра, — ликовал Вернц. — Значит, вы зайдете за ним завтра вечером в восемь. Вам это удобно, доктор Дункан? Так вы лучше познакомитесь с нашим городом и его людьми!
Гость вежливо кивнул.
— Итак, завтра вечером у Штадтхалле. — Вернц был так воодушевлен, словно собирался идти туда сам. — Теперь это здание называется Конгресс-центр, но мы, гейдельбержцы, по-прежнему говорим «Штадтхалле». Великолепное здание в стиле барокко. — С хриплым смешком он хлопнул Дункана по плечу.