В ночь с пятого на десятое
Шрифт:
– А где же, в таком случае, хухры-мухры?
– спросил я.
– Хухры - вторая дверь налево, а мухры - пятнадцатый этаж, там спросите,- не растерялся человек в бурках.
– Между прочим, я от Страмцова,- бросил я. Вместо ответа человек в бурках стал сильно подпрыгивать на месте. Из-под волчьей шубы во множестве полетели такие же карточки, что и на полу. Вдоволь напрыгавшись, человек в бурках пал на пол и принялся стремительно перебирать карточки.
– Ага!
– закричал он, выпрямляясь и потрясая карточкой.- Вот он и Страмцов! Отыскался след Тарасов! Ведь мы с ним, гражданин хороший, в незабвенном году решением коллегии были брошены на ликвидацию задолженности! Какие были времена, какие люди! Не то что вы! Жигнул вас гад-другой, а вы и на дыбки...
– Понимаете,- сказал я,- Я просто не хочу, чтобы пили мою кровь без моего согласия...
– А нашего со Страмцовым согласия кто-нибудь спрашивал, когда посылали на прорыв, в узкое место? Кто вообще тогда согласия спрашивал? Сколько я на этих вот пальцах (он показал, на каких именно) торфо-перегнойных горшочков одних пересчитал!
– Знаете,- сказал я.- Я бы, например, и сейчас с удовольствием послал бы вас... в узкое место.
– А вот этого не надо!
– отказался человек в бурках.- Это, мол, избиение кадров. Пусть он там не думает, у меня тоже на него матерьялу предостаточно... Что там у вас? Ах, эта мелочь... И дело, наверное, было в ночь с пятого на десятое?
– Т-точно так,- поколебался, но сказал я.
– Я думаю - человек вы видный, серьезный, Страмцов кого попало не пошлет. Ступайте-ка лучше прямо в оперативный отдел. Только мой вам добрый совет - сами ничего не предпринимайте. Никакой самодеятельности, никакого самосуда!
– А почему, собственно, нельзя?
– спросил я с вызовом.
Человек в бурках устало опустился на корточки и без прежней поспешности стал собирать картотеку. Наконец он поднял голову и сказал задушевно:
– Как же вы через кровь-то переступите? А?
"Ты один мне поддержка и опора..."
В оперативном отделе мной занялся парень в штатском, но с форменными пуговицами, представился старшим оператором Басмановым. Выяснилось, что мое заявление написано никак не по форме. Как положено писать, Басманов объяснить затруднился и наладил меня к двери, на которой висела табличка:
УПРАВЛЕНИЕ РУССКОМУ ЯЗЫКУ И ЛИТЕРАТУРЫ
Филиал Одесского базового центра родной речи
Здесь было как в доброй библиотеке: стояли книжные полки и висели портреты классиков. За столами скучали три девицы и пожилой человек с табличкой "Дежурный языковед" на груди. Девицы вели неспешный разговор.
– Умела бы я ткать, - говорила одна,- я бы за этой марлевкой в очередях не толкалась...
– Нет, лучше готовить уметь, - сказала другая.- Вот окончить бы такие специальные курсы, чтобы готовить.
– Ребеночка бы родить,- мечтала третья.- Я бы его откормила, одела всем на зависть-Дверь за мной тихонько заскрипела. Девицы встрепенулись и уставились на меня, но, словно бы разочаровавшись, продолжили прежний разговор.
– Вы чего хочете, молодой человек?
– сказал Дежурный языковед.
– Вы пришли с чем? Ах, заявление? Ну так и пишите! "Заявление о том..." и далее излагайте суть, а я буду исправлять ошибок по мере надобности...
– Так же не пишут - "Заявление о том...",- сказал я.
– Вы не читаете газеты? Нужно читать газет. Там неоднократно разработан настоящий оборот речи, как-то: "Глава Белого дома недвусмысленно дал понять о том, что..." и так дальше.
– Ладно, - сказал я.
– Положено так положено. Поднапрягся и написал все как есть. Дежурный прочитал мою писанину и побелел:
– Разве можно вот так и писать? И кто же теперь пишет так вот прямо?, Широко используйте иносказания, эвфемизмы, тропы, синекдохи - всего языкового запаса. Вы читали рассказ Бабеля "Любка Казак"?
– Читал.
– Так Бабель написал его тридцать раз, чтоб вы это знали...
Зазвонил телефон. Одна из девиц послушала и сказала:
– Опять этот писатель звонит. Интересуется узнать, как пишут правильнее: еслиВ или еслиФ?
Дежурный прикинул и проконсультировал:
– Согласно Галкиной-Федорук, рассматривается как наречие и пишется с буквой В, как "напротив". С другой стороны, согласно Валгиной-Розенталь, происходит от английского слова "И" того же значения и является англорусским сращением - "еслиФ"... Лично я бы посоветовал писать его совершенно без согласной на конце...
Я подал ему переписанное заявление, а сам по привычке вытащил с полки толстый том и хотел полистать, но не смог - книга была заклеена бандеролькой с надписью:
ОБЩЕСТВО КНИГОЛЮБОВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:
ЧТЕНИЕ КНИГ ВРЕДНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗРЕНИЯ!
– Вы опять занимаетесь употреблением этого отвратительного слова? рассердился на меня и заявление дежурный.
– У нас не принято употреблять этим словом. В доме у повешенного не говорят даже о хоре имени Григория Веревки, хе-хе... Употребляйте лучше термина "кровососущие". А в конце не забудьте обязательно поставить "В просьбе прошу не отказать", иначе не поимеет силу...
– И не откажут?
– спросил я с надеждой.
– Когда нет фондов, то и откажут... Эта формулировка символизирует глубочайшее уважение заявителя и одновременно - питание в нем надежды... Ведь для чего мы все здесь трудимся? В принципе любое заявление может пойти ого куда! И если в нем не будет соблюдено грамматики и синтаксиса, там могут подумать, что мы их держим за совсем неграмотных людей...
Он углубился в заявление и стал бурно вычеркивать неполюбившиеся слова и обороты. Вдруг захрипело радио на стене: "В городе Среднехамске и его окрестностях возможны осадки, а возможны и нет..." Я рассматривал портрет Тургенева. Что-то в нем было не так. Я пригляделся и ахнул: портрет был прибит не по-людски. Вернее сказать, приколотили прямо через холстину, загнав Ивану Сергеевичу гвоздь точно в лоб.
Дежурный перехватил мой взгляд и сказал многозначительно:
– За интимную связь с Мариной Виардо!
– С Мариной Влади, - поправила одна из девиц.
Льва Николаевича Толстого по причине толстовства прибили за уши. Горькому за богоискательство вколотили гвоздь в широкополую шляпу. Пушкина повесили наперекосяк - может быть, за то, что арап? А о том, как поступили в этом кабинете с портретом Федора Михайловича Достоевского, я и говорить не буду, чтобы не надрывать русского сердца. Дежурный увидел, что лицо у меня изменилось, сунул мне бумагу, ручку и копирку.