В ночь с пятого на десятое
Шрифт:
– Изверг, - сказала она.
– Такого парня из-за тебя потеряли.
– Как так?
– ужаснулся я.
Плача, она растолковала мне, что в ходе следственного эксперимента Басманов решил воспользоваться электронной моделью насекомого, вроде той, что применяют для подслушивания спецслужбы Запада. Но самодельный аналог весил полпуда...
– Как стукнуло его, сердечного,- рассказывала женщина,- он как бы выпрямился и говорит: "Куда это я попал? Чем это я тут занимаюсь? Что мне, делать больше нечего? Да на четных этажах работы полно!" И заявление об уходе на стол. Так что для нас он все равно что погиб, мы и панихиду справили гражданскую... Ступай отсюда, тебе в другом месте пусть помогают, а мы тебе не помощники: так вовсе без кадров останешься!
Я хотел спросить, что такое "четные этажи", но не решился, и вовремя: она снова начала голосить, как по покойнику.
Без Вергилия
Я опять очутился в коридоре и решил как-нибудь разобраться в структуре Управы, но напрасно искал среди многочисленной и яркой наглядной агитации список кабинетов. Все было отражено на стендах, кроме того, что нужно. Была даже стенгазета с ярко выраженным сатирическим уклоном, а в ней стихи:
Пьянство в быту
Есть еще такие семьи,
Там где пьяницы - отцы.
Но какое воспитанье
Получают их сыны!
Вот пришел отец с работы,
Ставит на стол пузырек.
Достает стакан граненый:
"Выпей-ка со мной, сынок!"
И, идя его примером,
Вот уже не первый год
Его сын из пионеров
В алкоголики растет!
А потом, совсем упившись,
Стыд и честь продав вину,
Бьет жену, и матерится,
И скандалит на дому!
Такова предстала водка
Бич семейных очагов.
Развращает мозг ребенка,
Отравляет быт отцов!
Я постоял, стараясь запомнить стихи, потом пошел дальше искать. Наконец, возле пожарного щита, опустошенного техничкой, я увидел "План-схему эвакуации сотрудников Управы в случае сокращения". План был очень странный: если верить ему, то выходило, что Управу можно изобразить в виде девяти концентрических кругов. Общий и оперативный отделы находились в круге первом, значит, самое главное и влиятельное начальство нужно искать в девятом! Кроме того, я понял, что Управе принадлежали только нечетные этажи. А четные кому?
Услышал шум лифта и побежал на него. Лифт распахнулся, оттуда выкатились два борющихся за что-то между собой мужчины в приличных костюмах. Даже в процессе борьбы мужчины не выпускали из рук "дипломатов".
– Из-за твоей близорукости нас на низовку бросили!
– прохрипел наконец один.
Другой, не говоря худого слова, откусил сопернику ухо, и они покатились себе дальше по коридору. Я пожал плечами и вошел в кабину. Дверь закрылась. Напрасно жал я на кнопку с номером 17. Кнопки четных этажей были вырваны с мясом. Потом догадался включить микрофон лифтера и впрямую намекнуть ему, что я от Страмцова. Тогда лифт пошел вверх и гудел при этом, как добрая ракета., Шел он, правда, страшно медленно, останавливался и содрогался. На одной из остановок в кабину зашел молодой человек в панамке и майке с надписью "Массачусетский технологический институт", с большой булавкой в ухе. Не обращая на меня никакого внимания, он приладился и помочился в угол.
– Эй, ты что это?
– насторожился я.
– Так туалеты же все закрыты приказом, - объяснил он, не оглядываясь.Боятся, что начнут в туалетах распитие спиртных напитков. Так что давай и ты, а то набегаешься...
Потом он выхватил из кармана нож и вырезал на пластике: "Здесь были кенты - Чудила и Гангстер". Гангстер, конечно, был он. На следующей остановке (почему-то на четном этаже) в кабину вошли дружинники, вытащили Гангстера, а мне просто погрозили кулаком. Я продолжал двигаться вверх. Наконец лифт остановился с таким страшным и тоскливым скрежетом, что стало совершенно ясно - дальше некуда. Коридор был освещен одной-единственной лампочкой, да и та была покрашена зеленкой - с Нового года осталась, наверное. Зато на полу был хороший ковер. Все двери в коридоре бьши накрепко опечатаны сургучом и простыми бумажками. Свободной оставалась только самая красивая с табличкой:
ПАМЯТНЫЙ МЕМОРИАЛЬНЫЙ КАБИНЕТ-МУЗЕЙ
Б. Б. СТРАМЦОВА
Окрыленный надеждой покончить со всеми делами малой кровью, могучим ударом распахнул дверь. Кабинет был по нынешним временам даже и убогий. Так себе кабинет, без бара и сауны. Только у одной стены стояла витрина, а у другой стенд, на нем висели плакаты с портретами Страмцова и его биографиями, ни одна из которых не походила на другую.
Так... Родился... Крестился... В девятилетнем возрасте в горах Горного Памира разлагал изнутри банду Разибая... Закончил курсы по разукрупнению... Награжден медалями "За раскрытие литературных псевдонимов" и "За освобождение от занимаемой должности"... На левой стороне груди татуировка, напоминающая портрет путешественника Пржевальского... Характерные черты: заячья губа, волчья пасть, под правой подмышкой - сучье вымя... Глаза близко посаженные, проницательные, дальновидные, проявил себя как опытный администратор и достойный сын...
Портреты Страмцова Бориса Бенедиктовича были тоже довольно странные. Как видно, он предпочитал фотографироваться у курортных фотографов прошлого: то в черкеске и на коне, то на палубе корабля и в тельняшке. Тут же висела карта "Творческий путь Б. Б. Страмцова", усеянная многочисленными флажками с неразличимо мелкими надписями. Над столом была привинчена капитальная, гранитная с золотом доска: "В этом самом кабинете Б. Б. Страмцов неоднократно награждал особо отличившихся сотрудников Управы ценными подарками из своих рук".
В витрине лежала странная форменная пуговица, на которой были вытиснены голова собаки и метла, пузырек из-под настойки женьшеня и удостоверение личности, где говорилось, что Страмцов Б.Б. является настоящим орлом и имеет право ношения всех орденов, медалей, памятных знаков и значков на правой и левой сторонах груди. Что-то знакомое толкнулось в памяти. Да, в точности такое самодельное удостоверение я видел в моем родном городе тридцать лет назад. Его предъявлял не только всем желающим, но и любому прохожему городской дурачок Митя Капторг. Говорили, что он и вправду заведовал кооперацией, но сошел с ума по случаю ревизии, а когда ревизия укатила, не смог вернуться назад.
Осмотрев музей, я так и не понял, в какой именно области достиг мой патрон, Б. Б. Страмцов, своих сияющих вершин. Стало ясно, что в музей я пришел зря. Собрался выйти, но оказалось, что у двери возникли неведомо откуда столик и стул, а на стулике за столиком сидел невеликий человечек с требовательным выражением лица. Он потребовал с меня пятьдесят рублей за пользование музеем в рабочее время. Я возразил, что таких цен не бывает. Невеликий достал из-за пазухи прейскурант - все оказалось честь по чести. Пришлось сказать, что я сам от Страмцова. "Тем более!" - сказал невеликий. Я, конечно, не взяткодатель, но на всякий случай денег-то с собой припас, отдал две четвертные бумаги, а взамен получил очень красивый билет.