В ногу!
Шрифт:
Стоя в темноте перед дверью, Мак-Грегор чувствовал, как у него на шее надулись жилы. Он принялся шагать взад и вперед по улице, но небо, вид которого мог бы ему помочь, заслоняла собой надземная железная дорога. Он громко выругался, толкнул дверь и вошел в дом. В полумраке трудно было что-нибудь различить. Внезапно откуда-то вынырнула человеческая фигура, и пара могучих рук стиснула локти Мак-Грегора. Юноша быстро оглянулся. Какой-то человек, такого же роста, как он сам, крепко прижал его к двери. У этого человека один глаз был стеклянный. Лицо его было покрыто черной щетинистой бородой, и
В то же мгновение сухой и неприятный вкус во рту Мак-Грегора исчез. Он испытал сильное облегчение и очень обрадовался, что дело приняло такой оборот.
Удар коленом в живот, и он вырвался из рук человека, который его держал. Удар кулака, и грабитель со стоном свалился на пол. Мак-Грегор прыгнул, схватил женщину за волосы и круто повернул ее.
— Отдавай деньги! — свирепо крикнул он.
Женщина подняла руки и начала молить о пощаде. От боли у нее выступили слезы. Она сунула ему в руку пачку кредиток и задрожала всем телом, в полной уверенности, что теперь он убьет ее.
Мак-Грегора охватило другое чувство. Он испытывал отвращение при мысли о том, что пришел в этот дом по приглашению продажной женщины, и не понимал, как оказался способным на такой скотский поступок. Он стоял в полумраке комнаты и смотрел на женщину, но думал только о том, почему совет парикмахера, который представлялся таким ясным и разумным, на деле оказался просто идиотским. И как только его мысли вернулись к парикмахеру, он почувствовал прилив безумной ярости, направленной не против этих двух грабителей в зловонной комнате, а против себя самого и своего ослепления. Снова его обуяла ненависть к тому хаосу, который царил в жизни, и, словно весь сумбурный мир воплощался в этой несчастной женщине, он стал трясти ее, изрыгая проклятия.
— Трус! Негодяй! Осел! — бормотал он, думая о себе как о каком-то гиганте, на которого напал отвратительный зверь. Женщина закричала от ужаса. По выражению лица этого человека она не могла понять его мыслей. И снова она испугалась, что он убьет ее. Протянув руку, она вытащила из-под подушки другой сверток кредиток и протянула его Мак-Грегору.
— Уходите отсюда! Пожалуйста, уходите! Мы ошиблись. Мы приняли вас за другого.
Мак-Грегор направился к двери, мимо человека, все еще корчившегося на полу. Дойдя до Мэдисон-авеню, он сел в трамвай и отправился в вечернюю школу. Сидя в вагоне, он пересчитал деньги, которые женщина сунула ему в руки, и так громко расхохотался, что публика в трамвае в изумлении уставилась на него.
«Тэрнер за два года истратил одиннадцать долларов, а я на том же деле в одну ночь заработал двадцать семь», — подумал Мак-Грегор. Он спрыгнул с трамвая и пошел пешком, чтобы привести свои мысли в порядок.
— Нельзя ни на кого полагаться, — бормотал он. — Я сам должен проложить себе путь. В голове парикмахера такой же хаос, как и у всех прочих, только он этого не понимает. Есть только один выход из этой неразберихи, и я найду его. Но искать мне придется одному. Чужим советам верить не следует.
Глава V
Вопрос об отношениях к женщинам отнюдь не был разрешен трагикомической дракой в домике на Лэйк-стрит. Мак-Грегор сильно привлекал к себе женщин, и не раз его решимость готова была отступить при виде лиц, глаз и прочих женских прелестей.
Ему казалось, что с этим вопросом покончено. Он забыл про черноглазую девушку и думал только о месте старшего на складе и о своих занятиях по юриспруденции. Время от времени он позволял себе урвать вечерок и отправлялся бродить по улицам или по аллеям парка.
На улицах Чикаго, при вечернем освещении, Мак-Грегор, шагавший среди человеческой лавины, был фигурой заметной. Сам он, впрочем, иногда совершенно не замечал окружавшей его толпы, слоняясь по улицам в таком же состоянии, в каком некогда бродил по холмам Пенсильвании. Он постоянно был занят одной и той же мыслью, желанием уловить какое-то ускользающее представление о жизни; оно постоянно стояло перед ним и ни за что не давалось ему.
— Собственно, я вовсе не желаю быть ни юристом, ни заведующим складом. Чего же я хочу?
Шагая по улицам, он искал ответа на этот вопрос, а так как не отличался сдержанностью, то страшно злился и громко бранился вслух.
Переходя Мэдисон-авеню, он что-то невнятно бормотал себе под нос. В кабаке на углу кто-то играл на рояле. Группы девушек проходили мимо, болтая и весело смеясь. Мак-Грегор подошел к мосту, который вел через реку в деловую часть города, но затем повернул назад. На тротуарах, вдоль канала, околачивались без дела какие-то люди. Одежда на них была грязная, а в лицах не было и признака решимости. В тонких швах их платья скопилась вся грязь города, а души их были пропитаны смрадом и хаосом современной цивилизации.
Мак-Грегор продолжал свою прогулку, и в нем все сильнее разгоралось чувство злобы. Свернув на одну из боковых улиц, он попал в ту часть города, где по вечерам на тротуарах собираются итальянцы, русские и поляки.
Желание как-нибудь проявить свою активность стало доводить Мак-Грегора до безумия. Все его тело содрогалось от стремления положить конец беспредельному хаосу жизни. Со всем пылом юности он жаждал охватить человечество сильными руками и вывести его из состояния оцепенения. Мимо него прошел пьяный человек, а вслед за ним огромный детина с трубкой во рту. Последний двигался вперед лишь в силу инерции. Он напоминал огромного младенца с жирными щеками и большим, не привыкшим к ходьбе туловищем, младенца без мускулов и мужества, который цепляется ручонками за жизнь.
Вид этого детины вывел Мак-Грегора из себя; ему почудилось, что тут воплотилось все, против чего так возмущалась его душа. Он остановился, слегка пригнулся, и в его глазах появился свирепый огонек.
Верзила не издал ни одного звука и свалился в канаву, оглушенный ударом кулака Мак-Грегора. Ползая на коленях, он стал звать на помощь. Его трубка куда-то укатилась. Мак-Грегор стоял на тротуаре и ждал. Группа людей, находившихся поблизости, бросилась на помощь. Мак-Грегор снова пригнулся. Он молил небо, чтобы эти люди дали ему возможность подраться. В предвкушении боя его глаза сверкали, мускулы подергивались.