В обличье вепря
Шрифт:
Пока он жив, его судьба — служить предлогом для того, чтобы они могли его убить. Мертвый, он разойдется им на трофеи [175] . Они разделят его между собой и унесут прочь. Его следы [176] со временем превратятся в человеческие следы, а отметины, им оставленные, сплошь будут сделаны неловкими руками людей [177] . Чудовищные перевоплощения вепря — вспышки ярости, неуемная жадность, самые странные и невероятно огромные формы, которые он принимает, — должны все до единой быть согласованы с нашими собственными, вполне бытовыми потребностями, потому что только мы сами творим своих чудищ [178] .
175
они были посвящены Афине в Тегейском храме. Каллимах (Hymn iii.215—22) утверждает, что «добычу победы край Калидонский приял и досель те клыки сберегает». Многие годы спустя они были изъяты императором Августом. Один — сломанный — был выставлен в Риме на Форуме, другой — целый — в святилище Диониса в личных садах Августа. Размером он был с ногу взрослого мужчины (Paus viii.46.1–5) (Фрагмент гимна Каллимаха «К Деметре» цитируется по переводу С. Аверинцева. Павсаний в указанном месте ничего не говорит о ногах взрослых мужчин, он определяет длину клыка Калидонского вепря приблизительно в половину оргии, то есть около девяноста сантиметров.), и если представить себе вепря, пропорционального подобному клыку, то жираф едва доставал бы ему до плеча.
176
Впрочем, вепрь разделенный следа в ландшафте не оставил: ни «отпечатков на мягкой земле», ни «сломанных ветвей там, где кустарник гуще», ни «следов от клыков там, где есть деревья» (Xen, Cyn х.5).
177
Отсюда и образы, увековечившие память о нем, вырезанные на троне Аполлона в Амиклах (Paus iii. 18.5); в окружении мучителей своих на фронтоне храма Афины Алей в Тегее (Paus viii.45.6); пронзенного стрелой Аталанты на щите ее сына Парфенопея (Eur, Ph 1108—11); этаким предупреждением о другой войне, которая последует за его смертью, — на другом щите (Callim fr. 621 ар. schol. ad Eur, Ph 134), владелец которого не установлен, сам щит утерян, а может быть, и вовсе никогда не существовал. Даже «образы» вепря растворяются в обобщенной иконографии вражды и ярости (Eur, Ph 408ff., Suppl 132ff.; Hyg, Fab lxviiii; Stat, Theb i.370ff.; Apollod iii.6.1; Eur, Suppl 139-48), откуда берутся и устойчивые трафаретные эпитеты, которые вгоняют в заранее заданную форму его «пенящуюся пасть» (Hes, Sh 389; Eur, Ph 1381—2, cf. Eur, Bacch 1122—4) и «сверкающие кончики клыков» (Hom, Il х.262—4, xi.416, Hymn iv.569; Ael, Nat Anim v.45; Eur, Ph 1380; Hes, Sh 388) — уже в качестве самостоятельных сущностей. Именно на такого рода составные элементы он и распадается, и
178
они же диктуют его более поздние формы: он делается крылат (Artemon Pergamonius cit. ар. Ael, Nat Anim xii.38) или рогат (Agatharcides cit. ap. Ael, Nat Anim v.27), или грохочет вниз по склону Олимпа в виде реки (Paus ix.30.9—11), или съеживается до ничтожных размеров (Aristot, Hist An 573b.2–5, 577b.27, cf. Aristot, Gen An 749a. 1, 770b.7), с тем чтобы Ахилл смог поверить на нем свою мужскую доблесть, будучи в самом нежном возрасте — шести лет от роду (Pind, Nem iii.44–50, cf. Aeschin, III Contra Ctesiphon 255ff.).
Спервоначала звуки схватки стали глуше, как будто бойцы в пылу сражения пробивали себе дорогу все глубже и глубже в недра горы. Потом они сделались прерывистыми, и перерывы между всплесками шума становились все дольше. Настороженные уши Меланиона сами восполняли еле слышные звуки, которые он пытался отследить, превращая ритмически всплывающие пузырьки пульса в темный и смертельно опасный накат вепря, шипение натруженных легких — во вздохи и вскрики убийц.
…босою ногой должны ступать те, кто хочет превзойти смутный след дикого зверя, дабы скрип сандалии под увлажнившейся стопой не прогнал сна от глаз дикого зверя… [179]
179
Ор, Cyn i.309.
Потом пещера умолкла. Он вспомнил поднимающихся на крыло водоплавающих птиц: крылья жадно хватают воздух, лапы судорожно бьют по воде, пока последний удар, последний толчок не оторвет их наконец от поверхности озера и не взлетят они в небо. Птица уходит в точку, а потом и вовсе исчезает, не оставив и следа того, что только что была здесь. Вода — такая поверхность, на которой следов от происшедшего остается не больше, чем на поверхности камня. И по обеим ночной охотник вынужден пробираться ощупью, как слепой.
Даже и во тьме они истребляют диких зверей при свете луны… [180]
Какая бы фигура ни вылепилась со временем из его плоти и крови и какую бы форму ни приняла назначенная этой фигуре добыча, они все равно останутся — «Меланион» и «то, за чем Меланион гонится». Юноша, который стоит один-одинешенек в провале, вырытом между соседних гор, и слушает тихую болтовню собственного сердца. Сухожилиями пришита его плоть к каркасу из костей. Вес его давит на пятки. Горло саднит. Кожу продергивает дрожью от холода.
180
Ibid.
Однако «Меланион» ничего этого не чувствовал, он был невесом, уступчив и ласков со всеми, даже с собственной дичью: с легкой на ногу женщиной, которая бежит от него, или с охотницей, чьи стрелы навострены на Калидонского вепря, или даже с самим этим зверем. Его дело — преследовать, стремиться, подходить поближе. И никогда ни взять, ни стиснуть руку, ибо тогда все трое сплошь покроют ему руки серебристо-серой паутиной, такой, которой заплетают пауки росистую траву, — а потом освещает ее, играет на ней солнце поэтов.
Он оказался на развилке собственного следа. Позади осталась возможность затесаться между призрачными тенями охотников, с чьей тропы он свернул на склоне Аракинфа. Вернуться к ним сейчас значило бы сохранить себя так же, как сохранятся они, натянуть себя как струну меж других струн, стать фигурой, необходимой в каждой из этих историй. Его деяния вплетутся в следы, оставшиеся от их деяний, и тем будут жить — между извивами и петлями историй про охоту на Калидонского вепря. Выйти из их числа означало пещеру. Он посмотрел на темный провал, который уже поглотил охотницу и ее мужчину.
Ночной охотник — он берет вепря… [181]
Здесь не было «мягкой земли», чтобы записать его путь, но — только камень и тьма пещеры. Свет луны сюда не дойдет; он будет слеп и беспомощен против вепря, чьи следы останутся незаписанными, как и его собственные, и еще — тех двоих, что вошли сюда раньше, чем он. А сколько было до них, подумал он. И сколько будет после?
И что, он действительно встал, хрустнув коленями, почувствовав, как затекли в бездействии мышцы? Он действительно повернулся спиной к узкому входу в ущелье и вместо этого двинулся по направлению к пещере? Отследить его выбор было никак невозможно, и — ни единого свидетеля вокруг, который потом смог бы об этом вспомнить. Вот никто и не видел, как он взобрался вверх по каменистому склону, никто не записал, как он поколебался — немного — у входа, чтобы бросить через плечо последний взгляд — буквально на секунду. И как только он сделал свой первый неуверенный шаг вперед, в темноту, ничего не осталось, что зафиксировало бы самый факт его существования — или окончание оного. Быстро затухающая рябь продернула тьму возле входа, а потом и сама в ней растворилась. Он остался не учтен, если эти события вообще хоть как-то соотносились с теми, которые позже оказались линией его судьбы: уйти в темноту и тишину, ничего не оставив. Примкнуть к тем, кто канул в вечность.
181
Ор, Cyn i.76.
Фрагмент Палефатовой «De Incredibile», дошедший до нас в более поздней эпитоме этой книги, впервые фиксирует судьбы Меланиона и Аталанты [182] , которые позже прописал в своей «Библиотеке» Аполлодор: «…и Меланион на ней женился. Говорят, что эти супруги однажды, охотясь, зашли в храм Зевса и там насладились любовью; за это они были превращены во львов». Гигин воспроизводит и приукрашивает эту историю, так же как Нонн и — Сервий, в своем комментарии к Вергилиевой «Энеиде» [183] . Поздние мифографы, следуя за Гигином, истолковывают эту метаморфозу как постигшее любовников наказание за невоздержанность и ссылаются на Плиния, который утверждает, что львицы приживают котят не от львов, а от леопардов. Так что в результате происшедшего преображения они будто бы утратили всякую возможность повторить святотатственный акт.
182
Pal, De Incred fr. xiii.
183
Apollod iii.9.2; Hyg, Fab clxxxv; Nonnus, Dionys xii.87—9; Serv ad Virg, Aen iii. 113.
Однако Плиний нигде не упоминает об этом факте, а изложения их судеб у прочих авторитетов отличаются противоречивостью или же неполнотой. Феогнид утверждает, что Аталанта бежит из отчего дома и от замужества, уходит в горы, где постепенно доходит «до понимания смысла» [184] . Остается догадываться, что речь, видимо, идет о смысле любви. Но к кому? Сыновей — коих как на подбор сплошь звали Парфенопеями — зачал с ней Меланион [185] , либо все тот же Меланион, но не с Аталантой [186] , либо с Аталантой, но Мелеагр [187] , либо не он, а Талай Аргосский [188] , либо Иппомен [189] , либо же еще какие-то неизвестные нам люди [190] .
184
Theog 1287—94.
185
Hellanicus 4F99; Apollod iii.9.2, cf. Xen, Cyn i.7; Prop, i.l.9—10; Ov, Ars Amat ii. 185—92.
186
Paus iii. 12.9.
187
Hyg, Fab lxx, clxxxxi, cclxx, cf. fr. 537N из сохранившихся фрагментов Еврипидова «Мелеагра».
188
Hecataeus (FrGrHist 1 fr. 32); Antimachus (fr. 29 Wyss); Aristarchus et Philocles cit. ap. Schol. ad Soph, Oed Col 1320; Paus ix.18.6 et vid. Theb, fr. 6 ibid.
189
Schol. ad Theocr. Iii.40.
190
Aesch, Sept 532—3, 547; Soph, Oed Col 1320—2; Eur, Ph 150.
На этом запись обрывается. Следы «Аталанты», «Меланиона» и «Мелеагра» исчезают. Отпечатки их ног взбивают землю в совершенно нечитаемый палимпсест, в котором все трое сводятся к неким свидетельствам об их существовании, к собранию более или менее правдоподобных сведений, к мимолетным схождениям различных версий их общей истории, которые сшибаются подобно противоборствующим армиям и ведут между собой бой [191] . Бескровные солдаты беззвучно вздымают оружие, обтекая затопленные травяным морем склоны, с топорами в руках, облаченные в нечеловечески черные доспехи. Там…
191
«А это что? Здесь, видит Зевс, направлены обратно следы; назад глядит копыто: так ведь? Что это значит? Кто ведет так стадо? Переднее здесь задним стало, видишь? Противных направлений сплетены между собою отпечатки: право… помутился ум». Soph, Ich 80—9 ар. Р Оху ix. 1174.
Отсылка к «Следопытам» Софокла неточна. Указанный текст находится в строках 118–124. Цитата приведена в переводе Ф. Ф. Зелинского под ред. М. Л. Гаспарова и В. Н. Ярхо.