В обличье вепря
Шрифт:
И тогда он ринулся на своих охотников, потому что иначе поступить не мог. Он должен был ринуться на них и увидеть, как они прячутся в ложном святилище из тростника. Должно быть, он рвал и топтал их, пронзал их клыками, бил головой и ломал. Ел их? Этого он не помнил. Были пробелы. Ему следовало держаться ближе, удерживать в ноздрях их запах, навострять уши на каждый их шаг, как раньше. Он позволил себе отойти на некую странную дистанцию. Должно быть, он шел галопом, потому что земля разверзалась под ним и, казалось, растягивалась бесконечно, когда все его четыре копыта отрывались от жесткого торфа, который отграничивал лес от края озера и от набегающих на берег волн. Были краткие, воздушные мгновения, когда он ничего не знал и не помнил о земле под ногами. Он мчался навстречу деяниям, которые должны были свершиться в тростниковых зарослях, окаймляющих озеро Трихониду, которым надлежало быть записанными на телах охотников, а затем, свершив положенное, мчался от этих деяний прочь. От причиненного ущерба.
Он убежал сюда, в пещеру, и стал ждать, и вот теперь ожидание подошло к концу.
Он услышал шорох их шагов у входа и перестук камушков. Он увидел их силуэты на фоне входного проема. Сперва мужчина, в доспехе и шлеме, и вертит в руках копье, потом женщина, с луком на изготовку, и, наконец, собака, носом в землю, пластаясь по каменной поверхности. У входа они чуть помешкали. Мужчина повернулся к женщине и что-то сказал. Та кивнула, потянулась к колчану, вынула стрелу и положила ее на тетиву. Вепрь видел, как она натянула лук: так, что, казалось, он вот-вот лопнет. Бронзовый наконечник стрелы подрагивает, нащупывая ту единственно верную линию, по которой стрела пронзит воздух и вопьется в его плоть. Вепрь вслушался в ноту этой однострунной лиры, дожидаясь, пока затвердевшие подушечки ее пальцев не ослабят натяжение и не пошлют сигнал к началу его собственной дикой музыки. Еще чуть-чуть, подумал он.
Его легкие наполнялись и пустели, разбухали и съеживались. Еще один вздох, подумал он. В себя, а потом наружу.
Сейчас.
Камни кололи ему ступни и, отлетая, били в голени. Меланион бежал и, пока бежал, понял, что не успеет. Он увидел, как Аталанта потянулась за стрелой и отвернулась от него — одним движением. Пасть пещеры дохнула тьмой, которая прокатилась над ними как облако дыма, окутав сперва Мелеагра, а потом и женщину. Она сделала шаг — собака у ноги — и исчезла. И тогда кратер стал пустым, если не считать его самого, и тихим, если не считать затухающего эха его шагов.
И никаких следов. Ни от нош, ни от копыта, и никаких других знаков, по которым можно было бы рассказать историю обо всем, что было. Ночной охотник считывает знаки там, где все другие ничего не видят, но вот когда подводят знаки… Он поднял взгляд от земли на темное лезвие входа в пещеру, но не увидел там никакого движения, и никто оттуда не вышел. Аталанта, Мелеагр, вепрь — они ушли за тот предел, до которого он мог за ними следовать. Что он без них?
Он
А между ними протянулась перекрученная плетенка оставленных охотниками следов, и она становилась все тоньше по мере того, как каждая отдельная ниточка изнашивалась, а затем пресекалась, И здесь, здесь, у него под ногами, и сейчас никаких следов не осталось вовсе.
Они были в пещере — те, кто выжил; и тьма, присущая этому замкнутому пространству, мешала ему, а тишина выталкивала его наружу. Он стоял и ждал, а вокруг понемногу темнело.
А потом из устья тьмы пришел звук. Поначалу он был похож на тихий шепот, но постепенно набирал силу, так, словно некий голос пробовал перейти на членораздельную речь или огромные легкие набирали воздух, и каждый вдох был чуть глубже предшествующего. Звук набухал и рос, пока не заполнил собой весь воздух, заставив окрестные скалы реверберировать эхом. Он припал к земле в наползающем со всех сторон сумраке, а громоподобная перекличка возвигла мощную звуковую колонну, основанием которой стало все пустое пространство вокруг, а ствол вознесся в небо.
Сначала он услышал крики тех, кто погиб в камышах, и рев пламени в Калидонском храме. Потом песня обрела наконец стройность и он услышал первые имена — имена героев — и узнал в них руины былого дворца, построенного на той стороне залива, напротив Калидона. И только двух имен он не услышал, имен людей, которых проследил досюда: Мелеагра и Аталанты, Они были со зверем, чье обличье стало их судьбой и чью собственную судьбу они сейчас лепили по своему образу и подобию.
Но образы, с ними связанные, были многообразны невероятно, да и сам вепрь, что ни миг, тоже норовил поменять обличье. Его эпитеты вспыхивали в сумерках, его атрибуты звенели в ушах Меланиона. В этой песне он рассыпался на составные части вепря: на путаные цепочки его следов, на части тела, разбросанные и похороненные в земле Калидона, на склонах Аракинфа и здесь.
Именно здесь Аталанте суждено было стать «Аталантой», а Мелеагру переодеться в костюм «Мелеагра». Именно здесь вепрю надлежало быть поделенным на части, будто бы для жертвоприношения: мясо людям, потроха богам [120] .
Музыка вепря хрустнула над головой ночного охотника, и имена охотников, общество которых когда-то он оставил, запнулись на полдороге, наталкиваясь друг на друга. Он услышал, как история охоты сматывается с древка, которое еще только надлежало воткнуть в плоть жертвы, и рассыпается на ходу: шумы, мимолетные запахи и вспышки цвета, изменчивые оттенки неба, неровности и складки дубовой коры, сухая земля, сосновые иглы, жесткая проволока ее волос, ускользающая между пальцами. Всему этому надлежало исчезнуть, и даже сами зияния, оставленные этими утраченными смыслами, формы отсутствий тоже должны были кануть в вечность. Эту праведную тишину задним числом заполонят байки будущих времен и затопят тьму ложью.
120
Hom, Il xix.249—69, Od xi.131, xxiii.277—84; Soph, Trach 1095ff.; Diod Sic iv. 12; Apollod ii.5.4; Paus v.10.9, iv.15.8.
Ссылки неточные и откровенно игровые. У Гомера описано достаточно много жертвоприношений, совершаемых в различных обстоятельствах и по разным поводам. В тех случаях, когда жертва приносится ради последующей «совместной трапезы с богом», бог, как правило, получает не потроха, как написано у автора, а задние ноги жертвенного животного, которые обкладываются нутряным жиром и сжигаются на жертвенном огне. Так, в первой песни «Илиады» описывается жертва Аполлону по случаю его «примирения» с ахейцами после возвращения Хрисеиды отцу:
Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы,Выи им подняли вверх, закололи, тела освежили,Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрылиВдвое кругом и на них положили останки сырые.Жрец на дровах сожигал их, багряным вином окропляя.При этом «утробы», то есть собственно внутренности, потроха, предназначены вовсе не для богов, а являются, так сказать, «горячей закуской» и законной долей помогающих жрецу при сжигании жертвы юношей.
Юноши окрест его в руках пятизубцы держали.Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных.Вся остальная туша действительно поступает в распоряжение дружины и готовится самостоятельно, отдельно от бедер и внутренностей.
Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.После чего юноши, отстраненные от участия в общей трапезе, заняты тем, что обносят вином взрослых воинов. Таким образом, автор наделяет богов не «божеской» долей, а долей нестатусных воинов, эфебов, таких же как «ночной охотник» Меланион.
Впрочем, это касается именно жертвоприношения, предполагающего раздел туши жертвенного животного между людьми и богами. Однако ссылки автор дает на эпизоды несколько иного плана. Первая же отсылка к «Илиаде» приводит нас к жертвоприношению, знаменующему примирение не людей с богами, а двух героев — Ахилла и Агамемнона — между собой, с последующей местью троянцам за убитого Патрокла. Зарезанный по случаю этого события вепрь вообще не делится и не сжигается: его туша целиком выбрасывается в море.
Ссылка на Od xi. 131 содержит рекомендацию, которую тень Тиресия дает Одиссею: по возвращении домой принести в жертву Зевсу и другим богам быка, барана и вепря, без указания на способ жертвоприношения, ссылка на Od xxiii.277—84 дублирует эту информацию. Ссылка на Soph, Trach 1095ff вообще не относит нас к какому бы то ни было жертвоприношению, здесь игра тоньше: Геракл, сжигаемый отравленным хитоном, поминает свои подвиги и среди них — Эриманфского вепря. Вепрь в жертву принесен не был, но сам Геракл вскоре добровольно взойдет на костер: охотник заместит добычу. У Диодора Сицилийского в приведенном месте всего лишь излагается эпизод поимки Гераклом Эриманфского вепря, как и у Аполлодора. Ссылка на Paus v. 10.9 дает нам описание храма Зевса в Олимпии, над воротами переднего и заднего входов в который были изображены подвиги Геракла: без поимки Эриманфского вепря. Ссылка на Paus iv. 15.8 дает проходной эпизод с местечком под названием Могила Кабана, которое, по легенде, было названо так потому, что «здесь Геракл обменялся взаимными клятвами с детьми Нелея над разрезанными частями кабана».
Все перечисленные эпизоды объединяет между собой только наличие (или значимое отсутствие) в них кабана в более или менее жертвенном контексте.
Истинным судьбам героев суждено превратиться в апокрифы. Из тех, кто выжил, некоторым придется вернуться, чтобы умереть именно здесь; из умерших кое-кому придется воскреснуть, поскольку могилы им намечены вдали от Калидона. Агелай [121] и Анкей [122] погибли в камышах — вепрь посек их и втоптал в землю, — как, собственно, и Евритион, которого между высоких стеблей тростника нашло слепое копье Пелея [123] . Но курс Ясона уходит от охоты в сторону и ведет его сквозь годы к пляжу неподалеку от Иолка, где он уснет под кормой долго пролежавшего на суше и червями изъеденного «Арго» и будет ею раздавлен [124] . Двенадцати сыновьям Гиппокоонта суждено разбредаться и снова собираться вместе, пока Геракл не истребит их всех под лакедемонскими стенами, не то за убийство сына Ликимния, забитого ими до смерти [125] , не то за изгнание Тиндарея, чье царство они прибрали к рукам [126] ; как бы то ни было, погребены они в Спарте [127] . Рок Кастора — остроглазый Линкей, который, в свою очередь, падет от копья Полидевка и чей брат Ид будет испепелен Зевесовым перуном [128] . Токсей истечет кровью во рву [129] . Тесей будет изгнан из Афин, которым не будет до него никакого дела, а убьет его коварный Ликомед на далеком острове Скирос [130] . Терсит будет сражен под Троей сыном Пелея Ахиллом за осквернение мертвого тела любимого Ахиллова врага, царицы амазонок Пентесилеи [131] . Сын Ахилла похоронит Феникса, престарелого наставника своего отца, по дороге домой, где-то между Тенедосом и страной Молоссов: причина смерти останется неизвестной [132] . Сам Пелей переживет сына и умрет от старости, в изгнании, на Косе [133] , либо на Икосе [134] , либо же встретит смерть в пучине моря [135] . Его брат Теламон погибнет во время набега на Аркадию, предпринятого вместе с Гераклом, который там же его и похоронит, возможно [136] , в то самое время, когда Амфиарай собственными руками выроет себе могилу, утянутый в глубь земную взбесившейся упряжкой лошадей во время злосчастного похода против Фив [137] . Кенея загонят в могилу ударами бревен кентавры на свадьбе Пирифоя [138] , а не то превратят в женщину [139] или, если верить Мопсу, в желтокрылую птицу [140] . Сам Мопс встретит смертный час в пустынях Ливии: от укуса змеи [141] .
121
Bacch v. 118—19.
Значимая ссылка. В олимпийской оде Вакхилида, обычно именуемой «Мелеагр», дается достаточно подробное поэтическое описание Калидонской охоты — и в числе прочего упоминаются Анкей и Агелай, убитые вепрем и погребенные охотниками после победы.
122
Apollod 1.8.2; Bacch v.118—19; Paus viii.4.10, viii.45.2.
Значимые, хотя и несколько противоречивые ссылки. Наряду с уже упомянутым местом из Пятой оды Вакхилида приведен ряд других аутентичных источников. Указанное место у Аполлодора, на которое как на едва ли не основной и наиболее подробный источник по Калидонской охоте, снабженный списком героев, автор ссылается достаточно регулярно, содержит несколько отличную от Вакхилидовой пару погибших от клыков Калидонского вепря: Гилей и Анкей. Paus viii.4.10 содержит упоминание о гибели Анкея от вепря; однако Paus viii.45.2 противоречит ей («Во время Калидонской охоты Анкей, сын Ликурга, хотя и раненый, выдержал нападение кабана…»).
123
Apollod 1.8.2; Schol. ad Aristoph, Nub 1063; Ant Lib xxxviii; Schol. ad Lyc, Alex 175; Pherecydes cit. ap. Schol. ad Lyc, Alex 444.
Общие ссылки на эпизод с гибелью Евритиона.
124
Staphylus fr. 5 ap. Schol. ad Argumentum Eur, Med, cf. Diod Sic iv.55; Xen, Hell vi.5.1
Общие ссылки на историю с гибелью Ясона под обломками «Арго» — с упоминанием параллельного варианта мифа (в приведенном месте у Диодора Сицилийского), в котором Ясон, потерявший жену и детей, кончает жизнь самоубийством, вне каких бы то ни было связей с «Арго».
125
Apollod ii.7.3.
На сей раз ссылка на Аполлодора приведена верная. См. комментарий к сноске 73.
126
Apollod iii. 10.4; Paus iii.15.1–2; Diod Sic iv.33.5ff.
У Аполлодора в приведенном месте — беглое упоминание о рождении Тиндарея от Эбала и наяды Батии. Сам эпизод с изгнанием Тиндарея сыновьями Гиппокоонта и их последующим избиением приведен в следующем пассаже, Apollod iii. 10.5, на который у автора ссылки нет. Ссылка на Павсания отправляет нас все к тому же эпизоду с местью Геракла за убитого ими Зона, сына Ликимния (см. комментарий к сноске 73), вне какой бы то ни было связи с Тиндареем. Ссылка
127
Paus iii.15.1–2.
Ссылка на то же место у Павсания, что и в предыдущей сноске: речь там действительно идет о погребенных в Спарте сыновьях Гиппокоонта, в связи с местом погребения которых как раз и дается относительно развернутая история об избиении их Гераклом.
128
Theocr xxii.l37ff; Schol. ad Hom, Il iii.243; Schol. ad Pind, Nem x. 112—20; Schol. ad Lyc, Alex 546; Apollod iii. 11.2; Hyg, Fab lxxx; Ov, Fas. v.699ff.; Paus iii.15.4–5.
Значимые ссылки на историю ссоры между Диоскурами (Кастором и Полидевком), с одной стороны, и Афаретидами (Линкеем и Идом) — с другой. Эти две пары близнецов, друзей/соперников/врагов, вместе угнали из Аркадии стадо быков, а потом поссорились во время дележа добычи. Могучий Ид разрубает быка на четыре части и заявляет, что тот, кто первым съест свою долю, получит половину стада, а тот, кто сделает это вторым, — оставшуюся половину. После чего первым съедает и собственную часть, и часть, выделенную брату Линкею, — и угоняет все стадо домой, в Мессению. Диоскуры начинают против Афаретидов войну, угоняют скот в Лакедемон, а на самих Афаретидов устраивают засаду. Но Линкей, наделенный невероятно острым зрением, замечает засаду, предупреждает Ида, который тут же убивает Кастора. Полидевк, бросив копье, убивает Линкея, но Ид тут же убивает и его самого, метнув ему в голову камень. Таким образом, Афаретиды одержали бы над Диоскурами победу, если бы Зевс, разгневанный убийством своих сыновей, не воспользовался собственным метательным оружием, перуном, и не поразил классического хюбриста Ида насмерть.
129
Apollod i.8.1; Hes, Cat fr. 98 ар. P Berlin 9777; речь идет не об одноименном сыне Еврита [Hes, Cat fr. 79 ар. Schol. ad. Soph, Trach 266; Diod Sic iv.37.5].
См. комментарий к сноске 28.
130
Plut, Thes xxxv; Paus i. 17.6; Diod Sic iv.62.4; Apollod, Ep i.24; Aristot, Ath Con fr. 6 ap. Schol. ad Eur, Hipp 11.
Тесей, вызволенный из Аида Гераклом, вернулся в Афины, где его действительно уже никто не ждал. Попытавшись вернуть себе власть, он потерпел неудачу, после чего, отправив детей на Евбею к Эльфенору, двинулся к царю Скироса Ликомеду: не то для того, чтобы попросить у него помощи против афинян, не то просто для того, чтобы востребовать бывшую собственность отца, Эгея, не то вообще по случайности, будучи занесен туда бурей (так у Павсания). Ликомед завел его на высокую скалу — якобы для того, чтобы показать изгнаннику те земли, которые отныне будут ему принадлежать, — и столкнул вниз: то есть погиб Тесей той же смертью, которой, из-за его собственной оплошности, погиб Эгей.
Ссылки, которые дает здесь автор, — значимые.
131
Schol. ad Lyc, Alex 999; Arctinus Miletus cit. ap. Proc, Chrest ii, cf. Soph, Philoc 441—6 и Plat, Rep 620c, где обретающаяся в Аиде душа Терсита облекается в тело обезьяны, а также Plat, Gorg 525е, где доля его облегчается хотя бы отчасти.
В диалоге Платона «Горгий» Сократ рассказывает об Аиде и, в частности, упоминает о карах, которым подвергаются там души нечестивцев, — в том числе и о тех, что упомянуты в данном контексте у Гомера (Тантал, Сизиф и Титий). Муки Терсита, как и «других мерзавцев [в оригинале слово лотербд — „негодяй“, „мошенник“] из простого звания», с точки зрения аристократически ориентированного платоновского персонажа, не описаны у Гомера и у других поэтов только потому, «что у Терсита не было власти, вот он и оказался счастливее тех, у кого она была» (пер. С. П. Маркиша).
132
Apollod, Ер 6.12; «Феникс» Еврипида утрачен практически полностью, cf. Aeschin, i.l52; Dem, xix.246.
B «Эпитоме» — краткое, в одну фразу, упоминание об указанном эпизоде.
133
Schol. ad Eur, Tro 1128.
134
Dict Cret vi.7–9; Antipat Sid, Anth Pal vii.2.9.
135
Eur, Andr 1253—69.
К сноскам 119–121. Значимые сноски с упоминаниями о смерти Пелея. В эксоде к «Андромахе» Еврипида речь идет не о собственно смерти Пелея: Фетида, дабы утешить мужа, оплакивающего смерть сына, обещает ему бессмертие и возможность жить вечно и счастливо вместе с ней в подводном царстве Нерея — «как бог с богинею». Впрочем, можно рассматривать это и как метафору смерти в морской пучине.
136
Paus viii. 15.5–7.
В приведенном месте Павсаний, изложив версию о гибели Теламона (а также Халкодонта Евбейского) в Аркадии во время похода, организованного Гераклом, высказывает вполне обоснованные сомнения в том, что указанные два героя действительно погибли и были похоронены там и тогда, где и когда указывает традиция. Халкодонт, согласно традиции, которую сам Павсаний считает вполне достоверной, был убит ранее, в Фивах, Амфиараем (эпизод, который априори делает невозможной единовременность аркадского похода Геракла и похода Семерых против Фив, — при том, что автор во второй части комментируемой фразы именно ее и предполагает). Теламон же, по вполне понятной логике Павсания, должен был пережить Троянскую войну, чтобы изгнать с родного Саламина второго своего сына, Тевкра, за то, что тот не уберег сына первого, Аякса. А поскольку Геракл не дожил даже и до начала Троянской войны, похоронить Теламона в Аркадии он не мог никак.
137
Eur, Ph 172—9, Suppl 925ff.; Apollod iii.6.2–8; Paus i.34.2; Soph, Elec 836—9; Diod Sic iv.65.5ff.; Asclepiades cit. ap. Schol. ad Hom, Od xi.326; Hyg, Fab lxxiii; Stat, Theb viii. 1, cf. Pind, Ol vi.12–15 et schol., Nem x.9; Hdt viii.134.
Обычные для автора «разбегающиеся» избыточные ссылки. Первая отсылка к «Финикиянкам» Еврипида дает нам диалог фиванского старца и Антигоны, которые осматривают [со стены] подошедшее к Фивам вражеское войско и перечисляют Семерых. В указанных стихах речь идет как раз об Амфиарае, правящем лошадьми, причем реплика старца соединяет в себе смысловые поля жертвы, крови и «жадной земли». Вторая Еврипидова отсылка, на «Молящих», приводит к реплике Тесея, который упоминает о том, что Амфиарая боги приняли в недра земли «живым и с колесницей».
Ссылка на Аполлодора дает подробный пересказ мифа о походе Семерых против Фив, причем пересказ начинается с фигуры Амфиарая, предвидящего последствия похода, — и заканчивается тем, что Зевс спасает его от преследующего по пятам Периклемена, метнув перун, который заставил землю разверзнуться и поглотить Амфиарая вместе с колесницей. Здесь же содержится и упоминание о том, что Зевс наградил героя бессмертием.
То же событие — и в следующей отсылке, на Павсания, которым, как обычно, движет прежде всего краеведческий интерес и который вкратце пересказывает историю поглощения Амфиарая землей, отталкиваясь от святилища Амфиарая в окрестностях Оропа и от других связанных с этим именем топографических реалий. И так далее, вплоть до последней ссылки на Геродота, у которого об истории с разверзшейся землей нет ни слова, а Амфиарай упомянут как жрец в связи с некоторыми особыми обстоятельствами посещения фиванцами местного святилища героя.
138
Apollod, Ep i.22; Lact Plac ad Statius, Achill 264; Ap Rhod i.57–64; Schol. ad Ap Rhod v.57; Schol ad Hom, Il i.264; Acusilaus cit. ар. P Oxy xiii,133ff.
139
Serv ad Virg, Aen vi.448.
140
Ov, Met xi.524ff.
К сноскам 124–126. См. комментарии к сноскам 34, 35 и 43, а также к эпизоду со спящими после половодья охотниками, где Аталанта слышит «выдохи Кенея и вдохи Кены».
141
Ap Rhod iv.1502—33.
Добросовестная отсылка на единственный в дошедшей до нас античной традиции подробный рассказ о смерти Мопса.
Музыка вепря немелодична: встречаются следы откровенно путаные. Они раздваиваются, и расходятся, и опять раздваиваются, несовместимые цели влекут их в разные стороны. Неверный след таит уловку и увертку, запутавшиеся герои норовят пройти назад по собственным следам и воссоединиться. Но последний след всегда — могила.
Другие охотники попросту исчезают. Расстояния между следами становятся все больше. Отпечатки ног тают, покуда след не превращается в бессмысленно разбросанный архипелаг, и деяния, совершенные героями, тихо угасают на необитаемых островах, разделенных бессобытийным морем. Так Нестор грузит кости Махаона в трюм своего корабля, ставит парус и отправляется в путь после взятия Трои [142] , сходит на берег в Пойэессе [143] , потом в Герении [144] и возле пилосского дворца. А потом пропадает. Лаэрт ждет, пока его сын Одиссей вернется с той же самой войны; когда Одиссей умирает [145] , сам он растворяется в небытии. Филей принимает сторону Геракла против собственного отца Авгия, изгоняется на Дулихий и Эхинады, охотится на вепря. Но поколением позже именно его сын, Мегес, ведет островитян на Трою. А от его отца не остается и следа. Отпечатки ног героев становятся все менее заметны, а связных цепочек не остается почти совсем. Они доходят каждый до собственной своей правдивой тишины, находят ее бесполезной, и последние шаги уводят их со сказочной скользкой поверхности прочь. Они были ничем…
142
Apollod, Ep 3.12, 6.1; амфора (London Brit Mus 1897.7—27.2); Callim, Aet iii.fr.80—2; Hom, Il 620ff. et passim, Od iii.102–200; Paus iii.26.I0, iv.3.1–2, iv.31.11, v.25.8; Pind, Nemiii.112, Pyth vi.33; Plat, Hipp Maj 286a — b, Hipp Min 364c — d, Nom 71 IE, Phaed 261b — c; Strab vi.1.15.
Ссылки неряшливые и необязательные, совсем как те следы, о которых в данном месте толкует автор. Так, ссылка на Нот, И 620ff. etpassimотправляет нас к некоему 620-му стиху «Илиады» (в которой песне?). Из всех песен только в 23-й 620-й стих имеет самое непосредственное отношение к Нестору: Ахилл отдает Нестору оставшуюся невостребованной награду за последнюю победу в колесничных бегах, попутно пройдясь по его жадности (Нестор непосредственно перед стартом научил сына жульничать во время состязаний, из-за чего потом возник спор среди победителей — и, собственно, осталась невостребованной одна из наград) и старческой немощи. Но к возвращению из-под Трои этот эпизод никакого прямого касательства не имеет. Впрочем, Нестор — довольно активный в «Илиаде» персонаж, и авторское (Норфолка, естественно, а не Гомера) etpassim может отсылать нас к информации «о Несторе вообще». В то же время протяженный кусок из «Одиссеи», на который выводит нас следующая сноска, содержит обращенное к Телемаку велеречивое повествование самого Нестора о возвращении из-под Трои — с массой необязательных для нашего повествования деталей.
Из двух ссылок на «Эпитому» Аполлодора первая дает нам всего лишь упоминание Нестора в «списке кораблей», вторая выводит на следующее крайне информативное место: «Диомед, Нестор и Менелай вместе выплыли в открытое море. Плавание Нестора и Диомеда было счастливым» (пер. В. Г. Боруховича).
Первая из ссылок на Павсания выводит сделанное в связи с описанием памятника и святилища Махаона в Герении упоминание о том, что кости героя привез на родину именно Нестор. Вторая — на обстоятельства получения Нестором царской власти в Мессении после смерти Ида и Линкея и на то, что, по свидетельству Гомера (II xi.506, 612; xiv.3), Нестор под Троей трогательно ухаживал за раненным стрелой Махаоном. Третья — упоминание Нестора как одной из фигур, изображенных на картинах на задней стене храма Мессены, дочери Триопа. И так далее. В ссылках на Платона речь, скажем, идет о месте из «Гиппия большого», где Гиппий пересказывает Сократу начало своей речи о занятиях, которым должен предаваться молодой человек: «„Когда взята была Троя… Неоптолем спросил Нестора, какие занятия приносят юноше наибольшую славу“. После этого говорит Нестор и излагает ему великое множество прекраснейших правил» (пер. А В. Болдырева).
Объединены все эти места, пожалуй, только одним обстоятельством — везде так или иначе упоминается Нестор.
143
Strab viii.4.4, x.5.6.
144
Paus iii.26.8—10.
К сноскам 129–130. Ссылки точные и значимые.
145
Согласно ли пророчеству Тиресия (Hom, Od xi.135) либо же от руки собственного сына Телегона (Eugammon Cyrenicus cit. ар. Proc, Chrest s.v. Telegonia; Diet Cret vi. 15; Hyg, Fab exxvii; Hor, Ode iii.29.8) — неизвестно.
В «Одиссее» тень Тиресия предсказывает главному герою поэмы, что в море ему погибнуть не суждено и что умрет он собственной смертью. «…Спокойно и медленно к ней подходя, ты кончину / Встретишь, украшенный старостью светлой, своим и народным / Счастьем богатый» (пер. В. А. Жуковского). Другой вариант мифа, на который автор дает целую россыпь отсылок, содержит стандартный мифологический сюжет о поединке не узнавших друг друга отца с сыном. В нашем случае отца по неведению убивает сын Одиссея от Кирки Телегон.
В затухающих внутри пещеры звуках схватки Меланион услышал, как возвращается след, подобно воде, что откатывается, ударившись о скалу, взвивается вверх сквозь все и вся пропускающий воздух и катится вспять, в поисках более податливых почв, на которых можно будет оставить отметину: клеклых мергелей и глин, свежевыпавшего снега, мягкого лесного перегноя. Он вслушался в звуки вепря в пещере и прочел их как вереницу чисел, отпечатанных на свежем ветре: словно ленты хлещут и рвутся с высоких древков, к которым прикреплены.