В объятиях реки
Шрифт:
— Да. Если ты примешь решение, завтра я приду к тебе с адвокатом. Мы принесем черновик завещания. Думай до завтрашнего дня. Ты не обязан сразу говорить свое мнение.
Мои глаза встретились с глазами Шимуна. Ему было неловко оттого, что его племянник открыл передо мной свое истинное лицо.
На следующий день после завтрака появился Йосип. Из тех же соображений. Разница была только в стиле.
Йосип был деликатнее, хитрее, не так прямолинеен.
Грустно было видеть разочарованное лицо Шимуна. Он забился под одеяло, напоминая раненое животное, которое прячется от стервятников.
Смотреть на это было просто невозможно.
Я вышел в коридор и стал прогуливаться и курить, хотя не испытывал потребности ни в прогулке, ни в сигарете.
Ночь.
Спят все мои товарищи по несчастью. Кроме Шимуна. Его ночник скудно освещает книгу, которую он держит в руке.
Он замечает мой взгляд.
— Если вам мешает свет, я сейчас выключу, — говорит он.
— Нет, нет, мне просто не спится, — отвечаю я.
Завтра в полдень у него операция. В ночь перед операцией уснуть нелегко. Я знаю это по себе.
— Что читаете?
— Стихи. «Стихи о воде», так называется книга. Один мой приятель, большой чудак, лет пятнадцать назад собрал все стихи о реке, которые смог найти. Книгу напечатал за свой счет. Всего в ста экземплярах. Не для продажи. Весь тираж он роздал своим друзьям. Я годами не расстаюсь с этой книгой. Треть стихотворений посвящено Дунаю, моей реке.
Он минутку помолчал.
— Там я был по-настоящему счастлив. Жить на берегу реки — это что-то особенное. Рядом с рекой все как-то легче. Вы понимаете меня?
Я кивнул головой.
Шимун вынул из книги фотографию, которая служила ему закладкой.
— Вот, посмотрите!
Я взял фотографию и поднес ее к глазам. На фотографии маленький деревянный домик на берегу реки.
— Здесь мы собирались. Каждое воскресенье. В этом домике мы держали удочки. Два-три километра вверх по течению от Илока.
Он говорил тихо, шепотом, чтобы не разбудить остальных. Будто прощался со мною, вспоминая о прошедших временах, о годах, когда он крепко держал жизнь в своих руках.
— Мне сегодня повезло больше, чем вам.
— Это почему? — спросил я.
— Я сегодня целый день на диете. Из-за операции. Можно было целый день не есть больничной еды.
Мы засмеялись.
— Завтра утром придут мои племянники, придут в последний раз уговаривать меня подписать завещание, которым лишают друг друга наследства. Для меня это мучительнее, чем сама операция. Ведь вы их слышали, правда?
Я кивнул головой.
— Такие, видно, времена настали.
— Тут нет вашей вины. Некоторые вещи происходят помимо нашей воли, как ни старайся. Это судьба.
Он бросил еще один взгляд на фотографию.
— Я ни о чем не жалею, кроме Дуная. Как жалко, что я больше его не увижу, как жалко…
— Не надо так говорить. После операции вы поправитесь, и мы можем вместе поехать туда на рыбалку.
Шимун махнул рукой.
— Анализы у меня плохие. Даже врач не проявляет оптимизма. Да и сам я чувствую, что моя песенка спета.
Я не знал, что ему ответить. Его голос не выдавал ни страха, ни печали.
Неожиданно он перевел разговор на меня.
— У вас хорошая семья. А дочка больше похожа на вашу супругу.
— Мне тоже так кажется.
— Видно, что они вас по-настоящему любят. Да и вы их тоже.
— Да, этого не скроешь.
— И не надо скрывать. Когда вас выписывают?
— Должны в среду. Но я попрошу врача выписать меня на день раньше. Во вторник у меня день рождения.
— И сколько же вам исполняется?
— Сорок.
Меня разбудил шум.
Дежурная медсестра была в панике. Врач кричал на нее, а она перекладывала вину на ночного сторожа. Пришел и заведующий отделением. Все задавали множество вопросов, но не находили ответов.
Шимун исчез.
Напрасно искали его по всей больнице и по всему городу. Шкафчик с его одеждой, в коридоре, был открытым и пустым. Но на нем не обнаружилось никаких следов взлома.
Около девяти часов появился Мирко в сопровождении своего адвоката. Узнав, что дядя исчез, он стал кричать на заведующего. Обвинять его в том, что он не следит за пациентами перед операцией.
— Вы что, не понимаете? Он может умереть, не подписав завещания!
— Господин, у нас здесь больница, а не тюрьма. И вообще, меня не интересует никакое завещание, меня интересует мой пациент.
Вскоре прибыли полицейские. Они расспрашивали нас о том, куда Шимун мог пойти. Хотели знать, о чем он разговаривал с нами накануне побега.
Я им ничего не сказал. Ни единого слова.
Десять дней спустя я ехал на автобусе в Славонию и читал газету. Среди объявлений «черной хроники» я увидел фотографию Шимуна и текст, обращенный ко всем, кто видел этого человека, с просьбой сообщить о его местонахождении в ближайший полицейский участок. Текст был подписан обеспокоенными племянниками.
Поднимаясь от Илока вверх по Дунаю, я разыскал маленький рыбацкий домик. Он был более ветхим, чем казался на фотографии.