В объятиях Шамбалы
Шрифт:
В этом их слабость — в желании рисовать в угоду вездесущему греху — считать себя Богом, ведь грех этот очень силен, очень, и по силе даже сравним с силой Любви, поэтому люди и… носят золото. Но надо с ним бороться, с этим грехом, сильно и упорно бороться и… бороться, прежде всего, с Самим Собой Великим. Тогда не будут появляться мужчины в малиновых рубашках, женщины в «золотом обрамлении», вожди (или дуче) и многое тому подобное, исходящее от величайшего греха.
От этих мыслей мне стало даже весело. Я шагал по Тибету, весело шагал. В голове всплыло четверостишье из моего стихотворения о женщинах:
Нарисованной быть хочет, А с картины, кто захочет, Может копию отснять И другую мисс обнять…
Мне страстно захотелось быстрее
А еще мне показалось, что люди Шамбалы давно уже научились по-настоящему любить.
Мы дошли до места, где когда-то стояла наша палатка и откуда мы уходили в загадочный Город Богов. Я оглянулся — Башни Шамбалы уже не было видно.
Мы поставили палатки. Сварили нехитрый ужин. Выпили по чуть-чуть спирта. Желудок почти не болел.
— Ребята! Завтра я пойду к Месту Голодного Черта… один, — сказал я.
Глава 20. К Месту Голодного Черта
Утром следующего дня я проснулся раньше обычного, что со мной бывает редко. Обычно меня надо будить громким криком в ухо «Подъем!» или (что очень противно) щекотанием. Когда я все-таки встаю (а это случается каждый день), я минимум час хожу как зомби, ничего не соображая, — куда уж тут сделать зарядку или умыться, окропив водой хотя бы кончик носа, в туалет сходить — и то лень, — приходится терпеть.
Но рано или поздно я просыпаюсь, и тогда, вспомнив, что я все-таки шеф экспедиции, я начинаю бурную деятельность, поругиваясь на тему о том, что мы опять поздно выйдем на маршрут, забывая о том, что главной причиной позднего выхода являюсь, все же, я сам. А когда все уже готово к выходу, я достаю свой умывальный набор в полиэтиленовом мешке с вечно сырым полотенцем, от которого несет половой тряпкой, и начинаю процедуру умывания, в которой особое место уделяю чистке зубов, порой даже не вспомнив про лицо, не говоря уже о шее. Иногда я достаю замызганное зеркальце и, пытаясь разглядеть себя сквозь разводы грязи, бреюсь, помазав лицо (конечно же, без горячей воды) раскисшим куском мыла с приставшими к нему кусочками гальки и не уставая приговаривать — «Ну и рожа, а?!».
Я всегда завидую моему брату Альберту, который, будучи «жаворонком», легко встает утром, готовит на костре для всех завтрак и, в конце концов, начинает громко орать — «Подъем! Подъем!», порой даже исполняя какой-либо куплет из серии советских песен типа «Вставай, проклятьем заклейменный…». Мы, спящие, конечно же, долго не сдаемся и даже иногда применяем хитрость, похлопывая изнутри по палатке рукой, что должно, вроде бы как, свидетельствовать о том, что мы уже встаем. Но Альберт тоже не сдается и продолжает орать — «Завершающая стадия подъема! Финальная стадия подъема!», барабаня, к тому же, по чашке ложкой. Наконец, из палаток появляются, на радость Альберту, наши заспанные… рожи.
Заспанная физиономия, конечно же, отличается от всех состояний лица человека самой высокой степенью неприглядности, когда понятие «мятое лицо» приобретает натуральный смысл. Когда я вижу заспанные… лица и мои руки невольно начинают совершать мнущие движения, я всегда вспоминаю рассказ моего друга Юрия Ивановича Васильева о красоте женщины, в котором он смачно подчеркивает то, что «реальную» красоту женщины можно увидеть только утром, сразу же после сна, когда она свободна от… «штукатурки».
А в то утро, когда я проснулся на удивление рано, я просто лежал в палатке с совершенно ясными мыслями. Я вспоминал рассказы лам, и прежде всего лам Кетсуна-Зангпо, Бонпо-ламы и монаха Тленнурпу, о Месте Голодного Черта, куца я собрался пойти сегодня.
Мне вспомнилось, как Бонпо-лама рассказывал, что в районе Кайласа до VII-VIII века нашей эры существовало Королевство Йогов, называемое Шанг-Жонг, где жили адепты или йоги, которые знали мантры и через них могли пользоваться тантрической силой Кайласа. Столица этого королевства была построена с помощью тантрических сил Кайласа и называлась Тунь-Лонг-Вали (что означает Вавилон). Это место, уже покрытое барханами песка, заколдовано и сейчас называется Местом Голодного Черта.
В голове всплыли также наши беседы с Бонпо-ламой о том, что, вполне возможно, именно здесь шли эксперименты (говоря современным языком) по клонированию постпотопного человека, то есть человека, адаптированного к суровым условиям Земли после Всемирного Потопа. Большие люди (предположительно, атланты подземной Шамбалы) вели эти эксперименты, используя «семена» допотопного человека арийской расы, сохраненные в Варе — генных хранилищах Шамбалы. Эксперименты шли один за другим, но вскоре Большие люди поняли, что зарожденный постпотопный человек требует опеки, поскольку клонированные тибетцы имели склонность входить в грех и никак не могли нормально пользоваться психическими технологиями, как это обычно делали Большие Люди. Поэтому недалеко от Кайласа был создан город (тибетский Вавилон или Тунь-Лонг-Вали), в котором Большие Люди учили маленького роста тибетцев… жизни. Так продолжалось очень долго, пока тибетцы не расселились по земному шару, теряя при этом, к сожалению, способности к психическим технологиям. Но на Земле уже стали жить люди. Шамбала выполнила свою миссию. А Большие Люди стали уходить под землю — в родную Шамбалу, оставляя тибетцев без опеки. Тибетцы, оставшиеся на «Вечном Материке», уже и забыли, что их предки, давно расселившиеся по Земле и создавшие разные народы и нации, есть их братья, — они и не вспоминали о них, они ждали возвращения Больших Людей. А Большие Люди все не возвращались и не возвращались. Тибетцы все звали и звали их, но Больших Людей уже не было на поверхности Земли. Тибетцы тосковали и очень быстро полностью утратили остатки психических технологий, которым их когда-то научили Большие Люди.
Только величественный Кайлас напоминал об этом. С утерей психических технологий пришли дикость и примитивизм. Пророки, изредка появляющиеся невесть откуда, создали много религий и повелели тибетцам создать теософическое (религиозное) государство и… вспоминать, вспоминать… о своем прошлом, которое является главным для всей Земли. Страной Воспоминаний стали называть Тибет.
Очень часто тибетцы приходили к тому месту, где находились уже… развалины их древнего великого города — тибетского Вавилона, где когда-то вместе с ними жили Большие Люди, и… вспоминали, вспоминали и вспоминали… о своем былом величии. А развалины города все заносились и заносились песком. Тибетцы шли к священному Кайласу, совершали священную парикраму (обход горы по священной тропе) и просили Кайлас вернуть Больших Людей, без которых им было так одиноко. Но Кайлас молчал.
Вскоре тибетцы стали замечать, что на месте их великого города, уже занесенного песками, поселилась какая-то черная сила. Люди, приходящие сюда, стали убивать друг друга безо всяких причин. Говорили, что Кайлас заколдовал это место, и там поселилось бестелесное существо, которое питается злыми мыслями людей. Существо это было всегда голодным и всегда требовало, чтобы от людей исходили злые мысли. И люди поддавались ему. Даже друг мог убить друга. Люди стали говорить, что Кайлас не зря создал такое место, где воочию можно увидеть, чего стоят злые мысли людей… ведь здесь злые мысли нельзя скрыть, ведь здесь они реализуются. Люди перестали ходить в это место, а если и ходили, то ходили поодиночке. Но даже те, кто ходил туда поодиночке, часто не выдерживали влияния тех злых мыслей, которые исходили от них самих, и сходили с ума или просили Бога, чтобы их тело… окаменело.