В объятиях заката
Шрифт:
— Ну, пожалуйста, Росс. Он выдумает тысячу причин, чтобы мы не ехали, особенно если узнает о ребенке. Он ни за что не позволит нам уехать.
Росс подцепил два ломтика бекона, положил на сухарь и протянул сандвич Буббе.
— Я скопил денег и купил лошадей, чтобы развести свой табун. И вот теперь у меня есть Счастливчик и пять прекрасных кобыл.
— Да… — с набитым ртом пробормотал Бубба.
— Спасибо тебе за то, что ты пасешь их каждую ночь. — Росс хохотнул. — Счастливчик ведь сходит с ума от любви к каждой из них.
Юноша был горд похвалой Росса. Они понимающе улыбнулись друг другу. Тут из фургона донесся крик проснувшегося младенца.
Бубба повернул голову. Крик сменился ласковым баюкающим бормотаньем. Потом установилось молчание. Бубба вопросительно посмотрел на Росса, лицо которого угрожающе потемнело при взгляде на вход в фургон.
— Это… эта девушка, Лидия. Ма сказала, что она останется в твоем фургоне и будет нянчить твоего сына.
— Похоже, что так.
Губы Росса под усами сжались. Он разозлился и, чтобы не взорваться, стал искать, куда излить энергию. Он поднялся, подошел к фургону, вытащил сумку и извлек оттуда зеркало, бритву, кисточку и стаканчик для бритья. Заправив воротник рубашки внутрь, он налил воды из ведра, стоявшего у костра, и стал взбивать в стаканчике пышную мыльную пену. Нанеся ее на щеки и подбородок, провел бритвой по лицу, соскребая мыло вместе со щетиной. Бубба смотрел и завидовал.
— Она была совсем плоха, когда мы с Буббой нашли ее, — желая продолжить разговор, сказал он.
— Да? — Росс прополоскал бритву и повернулся к зеркалу, которое повесил на гвоздь в стенке фургона, другой щекой.
— Да, лежала под дождем вся бледная, как мертвая.
Росс сжал челюсти.
— Ну, теперь она вернулась к жизни и пребывает в добром здравии.
Росс больше всего на свете хотел забыть, как свет лампы очерчивал ее груди. Но забыть это было невозможно. Невозможно забыть этот необычный золотой цвет ее глаз. Он приказывал себе: забудь! Но не мог. Помнил каждой клеточкой своего тела.
Да, от наследственности никуда не денешься. Его жена, можно сказать, не успела еще остыть в своей могиле, а он уже думает о теле этой девицы. Проклятье! Вот что значит быть сыном шлюхи. Неважно, что общаешься только с достойными людьми, неважно, что женился на утонченнейшей женщине, — рано или поздно, хочешь не хочешь, гнилое семя даст о себе знать. От себя, от своих корней не убежишь, как бы быстро ни бежал.
Одного лишь взгляда на какую-то потаскушку в фургоне оказалось достаточно — он потерял контроль над собой, его тянуло к ней, как магнитом. Все его старания быть лучше, чем он есть, полетели к черту. Ведь его родила такая же шлюха, как эта, но он сам себя поднял к достойной жизни. И будь он проклят, если позволит увлечь себя назад. Ей или кому угодно.
Младенец пискнул, Росс понял, что его переложили к другой груди. Рука его дрогнула, и он порезался. Бубба испуганно переминался с ноги на ногу, не понимая, что такого он сказал, отчего Росс страшно нахмурил брови. Он никогда не видел, чтобы человек так волновался. Конечно, его жена только что умерла. Вот, наверное, почему у него такое лицо.
— Как ты думаешь, когда мы доберемся до Миссисипи, Росс?
— Может, через неделю.
— Ты уже бывал на Миссисипи?
— Много раз.
Росс вытер лицо суровым полотенцем, выплеснул грязную воду на землю, осторожно протер бритву и уложил ее вместе с другими принадлежностями в ковровую сумку. Этот блестящий серебряный бритвенный прибор Виктория подарила ему на Рождество. Он заставил себя думать об этом, а не слушать тихую колыбельную, доносившуюся из фургона.
— Счастливчик. Я никогда не видел Миссисипи, — сказал Бубба. — Дождаться не могу.
Росс добродушно посмотрел на мальчика, его лицо разгладилось.
— Есть на что посмотреть, это точно.
Мальчик просиял.
— Хочешь, я сегодня буду править твоим фургоном?
Росс бросил быстрый взгляд на фургон.
— Да, не откажусь, если ты не нужен на это время родителям.
— Нет. У нас и Люк может править, если Ма будет занята чем-то другим.
— А я тогда оседлаю Счастливчика и поохочусь. А то ем только то, что другие приносят, с тех пор… — Он помолчал, его лицо омрачилось печалью. — Тогда я добуду сегодня мяса.
— Пойду, скажу своим. Пока, Росс.
И Бубба побежал через весь лагерь к фургону Лэнгстонов, откуда был слышен голос Ма, которая раздавала приказания, как заправский капрал.
Росс посмотрел на вход в фургон. Парусиновые занавески были опущены. Он ушел из фургона вечером, когда Ма начала устраивать эту девушку на ночь в той постели, где он спал с Викторией. С тех пор он туда не входил. Он устроился спать на одеялах под фургоном, с седлом вместо подушки под головой. Черт, речь совсем не об этом. В конце концов, так он спал большую часть своей взрослой жизни. Но он не мог вынести мысли, что эта девушка спит в посте-ля, где он спал с Викторией, в постели, где Виктория умерла.
Он не был уверен, что сможет спокойно смотреть на Лидию, но будь он проклят, если позволит этой шлюшке с ее влажным язычком выжить его с его территории. С гневной решимостью он раздвинул парусиновые занавески и залез в фургон.
Она спала. Ли свернулся клубочком у ее груди. Ее грудь ритмично поднималась и опускалась под мягкой тканью рубашки, копна волос разметалась по подушке.
Нет, он вовсе не желал, чтобы, проснувшись, она застала его глазеющим на нее. Если он решил охотиться, ему нужны пули. Он наделал страшного шума, разыскивая коробку с пулями, хотя все время точно знал, где она стоит. Наконец нашел, высыпал несколько пуль на ладонь и опустил в карман рубашки.
Когда он обернулся к ней, он поймал ее взгляд. Она лежала не двигаясь, молча, и это чертовски раздражало. Словно он ворвался к ней без стука. Он сердито повязал шейный платок. Она оставалась безмолвной и неподвижной, но следила глазами за каждым его движением. Почему она молчит? Она и вчера говорила не много. Может, она ко всему еще и слабоумная?
Не в силах дольше выносить этот безмолвный внимательный взгляд, он нервно спросил:
— Хотите кофе?
Она кивнула головой, потревожив копну кудрей, обрамлявших лицо.