В объятиях заката
Шрифт:
— Рад, что вы здесь у нас, мисс… э… Лидия. — Он улыбнулся, и Лидия заметила, что у него во рту всего два передних зуба.
— Простите, что я доставляю вам столько хлопот.
— Какие там хлопоты! — отмахнулся он.
— Я перестану вас обременять, как только смогу. — Она совершенно не представляла себе, куда пойдет и что будет делать, но не могла нахлебничать у этого славного семейства, в котором и своих ртов было достаточно.
— Об этом не беспокойтесь. Выздоравливайте, а там мы что-нибудь придумаем.
Казалось, и все Лэнгстоны относятся
Знакомство Лидии с другими переселенцами, помимо Лэнгстонов, началось с громкого стука в перекладину фургона прямо среди ночи. Она в страхе села в постели, натягивая на себя простыни, уверенная, что это Клэнси восстал из мертвых и пришел за ней.
— Спокойно, Лидия, — сказала Ма, заставляя ее лечь обратно на подушку.
— Ма Лэнгстон! — нетерпеливо позвал мужской голос. Тяжелый кулак вновь забарабанил по дверной перекладине. — Ма! Вы там?
— Проклятье, зачем, черт побери, она тебе понадобилась? — услышала Лидия голос Зика снаружи. Он с мальчиками спал под фургоном.
— Зик, Виктория рожает! Может Ма прийти ей помочь? — Голос был хриплый, низкий, прерывающийся от волнения. — После ужина ей стало плохо. Конечно, это роды, а не расстройство желудка.
В этот момент Ма пробралась к выходу из фургона и откинула парусиновую занавеску.
— Мистер Коулмэн, это вы? Вы говорите, ваша жена рожает? Я думала, что она должна…
— Я тоже. Но она…
Лидии показалось, что голос мужчины задрожал от страха.
— Ей плохо. Вы придете?
— Уже иду. — Ма вернулась за ботинками и быстро натянула их. — А ты спи, отдыхай, — спокойно сказала она Лидии; это спокойствие контрастировало с ее быстрыми движениями. — Анабет все время будет здесь. Если я тебе понадоблюсь, она за мной слетает. — Она накинула на полные плечи вязаную шаль. — Похоже, еще один младенец собирается родиться.
II
На следующее утро к тому времени, когда стали запрягать, Ма еще не вернулась. По лагерю разнесся слух, что миссис Коулмэн все еще в родах, но настаивает, чтобы из-за нее караван не терял ни дня езды. Бубба предложил заменить мистера Коулмэна, а Зик правил фургоном Лэнгстонов.
В отсутствие Ма Анабет, как старшая дочь, готовила и присматривала за младшими детьми. Лидию она подвергла тем же процедурам, каким раньше подвергала ее Ма. Лидия удивилась, как много девочка знает о процессе рождения ребенка.
— Извини, что тебе приходится все это для меня делать, — сказала Лидия, когда Анабет меняла ей испачканный кусок ткани.
— Ерунда, я это делала и для Ма, когда она рожала двух последних, да у меня и у самой с десяти лет месячные. Ничего страшного.
Когда в полдень караван остановился, Ма вернулась и печально сообщила, что полчаса назад миссис Коулмэн умерла, дав жизнь сыну.
— Она была такая изящная, слабенькая. Конечно, мистер Коулмэн страшно переживает, винит себя в том, что взял ее в эту поездку. Она сказала, что ей рожать не раньше сентября, а к тому времени мы уже сто раз доберемся до Джефферсона. Так что он не виноват, хотя сам так не считает.
— А ребенок? — спросил Зик, жуя черствый бисквит, оставшийся от завтрака.
— Тщедушней не бывает. Еле пищит. Я ничуть не удивлюсь, если уже сегодня эта маленькая душа покинет нашу землю. — Она вскарабкалась в фургон поговорить с Лидией, которая слышала разговор супругов. — Как ты себя чувствуешь, Лидия?
— Прекрасно, миссис Лэнгстон.
— Пожалуйста, зови меня Ма. Анабет хорошо за тобой ухаживала? Жаль, меня не было, но там малыш совсем плох.
— Конечно, — тихо пробормотала Лидия. — Со мной все в порядке. Как только я смогу, я перестану связывать вам руки.
— Вот уж я не об этом говорю. Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? Похоже, ты горишь? — Она положила огрубевшую руку Лидии на лоб. — Еще горячий. Я велю Анабет сегодня класть тебе на лоб мокрую повязку.
У Лидии появилось новое неудобство, но она не хотела прибавлять забот Ма и ничего не сказала о боли в набухших грудях. Она терпела целый день. Караван стоял из уважения к горю мистера Коулмэна. Анабет накормила Лидию сытным, хотя и незамысловатым, ужином. А после вечерней трапезы все собрались, чтобы похоронить миссис Коулмэн.
Лагерь затих. Лидия лежала в постели, уставившись в парусиновый потолок. Она не слышала звуков печального ритуала, если не считать пения «Скалы веков». Сама себе удивляясь, она беззвучно подпевала. Сколько лет уже не была она в церкви? Десять? Двенадцать? И все еще помнила слова этого гимна. Это ее обрадовало. Улыбаясь, она заснула и не проснулась даже тогда, когда семейство Лэнгстонов торжественно вернулось к фургону.
Следующий день прошел почти как предыдущий, но Лидия уже не так хорошо себя чувствовала. Ее груди под ночной рубашкой раздулись, и она старалась спрятать их, когда Анабет обихаживала ее или приносила ей поесть и попить. Они пульсировали и горели. Она взглянула под ночную рубашку и испугалась, увидев, что соски покраснели и растрескались. Они стали настолько чувствительны, что даже вес ночной рубашки давил на них неимоверно.
Ма все нянчила младенца Коулмэна; она вернулась намного позже того, как Зик и дети легли спать. Анабет, Мэ-ринелл и Атланта крепко спали в другом конце фургона, а Лидия не могла заснуть от боли и тихонько стонала. Тут Ма вскарабкалась в фургон и склонилась над молодой женщиной.
— Господи милосердный, Лидия, что с тобой? Тебе плохо?
— Простите. Я… моя грудь…
Ма не стала терять времени на расстегивание пуговок ночной рубашки и осмотр переполненных молоком грудей Лидии.