В объятиях заката
Шрифт:
— Нет. Это я слишком рано поднялся. — Бросив на него быстрый взгляд, она убедилась, что и он отводит свои глаза. — Как ты спала? Никаких последствий? После той… змеи?
— Нет. — Она облизнула губы. — Все нормально.
— Ну и хорошо. — Он собрался уходить.
— Росс… — Она шагнула к нему.
— Что? — Он повернулся так быстро, что чуть не столкнулся с ней.
— Спасибо тебе. — На этот раз она осмелилась посмотреть в его глаза.
— За что? — Его глаза горели от внутреннего жара, и это согревало ее.
— За то, что ты спас меня от змеи. — Слова были только лишь слабым шелестом, пробивавшимся сквозь одеревеневшие губы.
— А!
Они не знали, как долго стояли вот так, глядя в глаза друг другу. И неизвестно, что бы произошло, если бы Люк Лэнгстон не просунул голову снаружи, говоря:
— Есть кто-нибудь дома? Я принес молоко малышу.
И так было весь день. Они разговаривали краткими фразами, как будто боясь сказать слишком много. Но также они старались разговаривать чаще, опасаясь сказать слишком мало. Они наблюдали друг за другом украдкой, но с трудом могли смотреть друг другу в глаза. Они были чрезмерно вежливы. И чувствовали себя странно счастливыми. Они как бы ходили по туго натянутой проволоке. Такое положение невозможно сохранять долго. В какой-то момент кто-то должен потерять равновесие и сорваться.
Как обычно, после того как караван расположился вечером на отдых, Росс отправился умываться, а Лидия занялась приготовлением ужина. Она уже привыкла любоваться зрелищем обнаженного по пояс мужчины и, пока он мылся, придумывала предлоги, чтобы заговорить с ним.
Продолжая испытывать на себе последствия его вчерашних поцелуев, она смотрела на него уже по-другому. Все внутри у Лидии сладко вздрогнуло, когда она вспомнила, как его руки сжимали ее тело. Может быть, мысль о близости с ним была не такой неприятной просто потому, что физически он был более привлекателен, чем Клэнси. Каковы бы ни были причины, она признала, что ей интересно разглядывать его.
Она решила, что спросит, какого он мнения о жарком. «Попробуй и скажи мне, не нужно ли добавить соли?» Вполне невинная фраза, не так ли? Безобидный предлог заговорить с ним, пока он моется. Взяв ложку с жарким, она направилась к нему.
Росс согнулся над тазиком. Линия позвоночника разделяла его спину на два мощных пласта плоти. Мускулы напрягались с каждым движением рук по мере того, как он пригоршнями бросал воду на лицо. Внезапно он выпрямился, откинув назад мокрую голову и протирая глаза руками. Капельки воды падали на его покрытую волосами грудь и скатывались ниже, туда, где сузившаяся полоска волос исчезала в брюках и где бугром выпирала его напряженная мужественность.
Лидия с трудом сглотнула. И в этот момент ей хотелось одного — дотронуться до него. Потому что он был красив.
Но вдруг она увидела Присциллу Уоткинс, прислонившуюся к дереву у соседнего фургона. Взглядом с поволокой из-под приспущенных век она с восхищением смотрела на Росса.
Лидия чуть не взорвалась от возмущения, от желания запустить горячей едой в голову девушки. Как смела Присцилла стоять там, подглядывая за ее мужем, да еще с таким похотливым видом!
Девушка увидела Лидию, ее губы скривились в усмешке, и она скрылась за деревьями.
Неожиданно Лидия решила выместить свой гнев на Россе.
— Ты еще не закончил? — решительно спросила она.
Он опустил руки и посмотрел на нее, только теперь осознав ее присутствие. Вода капала с его волос на плечи, капли стекали за уши и на шею.
— Нет, — ответил он. — А что, мы куда-нибудь опаздываем?
— Побыстрее. Ужин почти готов. — Взмахнув подолом юбки, она вернулась обратно к очагу, спрашивая себя, что это ее так разозлило. — И ради Бога, надень на себя какую-нибудь одежду, — бросила она через плечо.
Эта вызывающая реплика оказалась для Росса достаточной провокацией. Его нервы были на пределе. Если он не может получить сексуального удовлетворения, то хоть разрядит напряженные нервы. Он пронесся вдоль фургона, натягивая рубашку.
— Может быть, ты не замечала, но я никогда не моюсь в рубашке.
Опустив ложку обратно в котелок с едой, она повернулась к нему:
— Конечно, ты предпочитаешь выставлять себя голым, чтобы все желающие, вроде этой девчонки Уоткинсов, глазели на тебя.
Он потряс головой, пытаясь понять, что она сказала, пытаясь избавиться от желания прижать ее к себе и поцелуем заставить замолчать.
— Черт возьми, о чем ты говоришь? Я нигде не выставлялся. Что же я могу поделать, если эта блудливая маленькая паршивка прокрадывается и подглядывает, как я моюсь.
Лицо Лидии покраснело от ярости. Ее изящные руки против воли сжались в кулаки.
— Ты хочешь сказать, что и раньше это случалось?
— Конечно. Очень часто. — Он пожал плечами, и это движение выглядело несколько самодовольным.
— Так. Больше она тебя не увидит! Ты женатый человек. Ты будешь мыться внутри фургона.
— Черта с два, — шагнул он к ней, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его. — Замужество не дает тебе права собственности надо мной. Я буду продолжать делать то, что делал всегда, и тогда, когда, черт побери, я этого захочу, и тебя это вовсе не касается.
— Еще как касается, — произнесла она. — Я — твоя жена.
— Моя жена умерла.
Как только эти слова слетели с его губ, он тут же пожалел об этом. Лидия пошатнулась, словно он ударил ее, и он едва подавил инстинктивное желание поймать ее, чтобы она не упала.
Эти слова вылетели у него потому, что он весь день твердил их про себя. С тех пор как он поцеловал Лидию вчера, он все время мысленно беседовал с Викторией, прося у нее прощения за то, что желает другую женщину с такой страстью, что это стало наваждением. И перед этим призраком, с которым он вел мысленный разговор, он оправдывал свое желание обладать женщиной, которая теперь носила его имя. Он ведь только мужчина. И вовсе не такой уж стоик. Может ли Виктория упрекать его за то, что он хочет другую женщину, что она очень нужна ему?