В объятьях демона
Шрифт:
…На следующий день в универе по длинному коридору вышагивала делегация. Во главе которой в белом френче по колен, подвязанном поясом, в чёрных узких брюках, начищенных ботинках из крокодильей кожи и в солнечных очках из последней коллекции «Рэй Бэн» шёл известный всем продвинутым девушкам Москвы Влад Истомин со своими опричниками.
Всё внимание окружающих было приковано к ним. Девушки перешёптывались, не веря своим глазам:
– Да это же Истомин!
– Не может быть, он же в Лондоне!
– Да нет, точно он, я бы его из миллиона узнала!
– Ой, какой хорошенький!
– А я думаю, на фото
– Истомин?
– спрашивали некоторые, удивлённые такому вниманию к персонам делегации, видимо, первокурсницы, пока ещё не разбирающиеся в светской жизни столицы.
– Да, наследник казино, клубов и ресторанов. В «Форбсе» в десятке самых завидных женихов Москвы.
– Ах! Какой милашка! – реагировали тут же посвящённые.
Предводитель же делегации, привыкший к такому вниманию, ни на кого не смотрел. Считавший себя царём и богом, он и сейчас шёл уверенной походкой, прямо держав спину, с высоко поднятой головой и то и дело поправляющий спадающую на лицо чёлку.
«Всевышний» увидел свою цель и сбавил шаг:
– Сева! Макарский! – приподнявшись на цыпочках, будто его не видно было среди простых смертных, махал рукой Истомин.
Макарский, в тот самый момент тянувшийся к дверной ручке, замер, как вкопанный.
– Отойдём! Разговор есть! – подойдя к нему поближе и положив руку ему на плечо, сказал Влад.
– Куда? – с желанием исчезнуть в тот миг спросил Макарский, догадывающийся о чём, точнее, о ком пойдёт речь в разговоре.
– Ну, не в вашу же столовую! Здесь недалеко ресторанчик приличный!
– Так у меня сейчас философия! – растерялся Макарский.
– Вот и отлично! Заодно и пофилософствуем!
Дверь в аудиторию рядом с надписью «Философия» распахнулась. И перед ними предстала во всей своей красе Анджелина Джоли. Увидев Влада, она, видимо, не поверила своим глазам. Сначала обошла вокруг него, закрыв ладонями рот, как она всегда делала, изображая из себя удивлённую пай-девочку. Потом начала прыгать и визжать, напоминая свою глупую собачку породы йоркширский терьер с идиотскими хвостиками, которую иногда притаскивала в универ. Затем бросилась Истомину на шею, чем заставила охранников вздрогнуть и опустить руки в кобуру с оружием, спрятанную под пиджаками. «Царь» поднял руку, что означало: « Спокойно! Свои!»
– Ах, Алиночка! Дорогая моя!
– изображая её саму, издевался Истомин.
– И я тебя рад видеть. Ну, может и к лучшему, что ты здесь. Пойдём с нами, тебя тоже может заинтересовать моё предложение.
– Пойдём! А куда? – даже не вспомнив про главную профилирующую дисциплину, спросила Дубровина.
– Там и узнаешь.
И делегация, к которой прибавилось ещё двое, поспешила удалиться, под восторженные взгляды и завидующие вздохи остававшихся.
… Я же, как всегда, спешила после последней пары домой и не подозревала, что в это самое время в ресторане с символичным названием «Пари» трое разговаривали обо мне…
– Что ты в субботу делаешь? – спросил Гена.
– Пока не знаю. В субботу Наташкина смена в ресторане. Может, только попросит её подменить, - ответила я.
– А у тебя есть предложение?
Генка замялся.
Я догадывалась, что нравилась ему. Все вокруг знали об этом.
Мне тоже нравился Гена. Как друг. Он был родом из небольшого посёлка в пятистах километрах от Москвы. Хотя моя малая Родина была ближе к столице, с Генкой у нас было много общего. Несмотря на множество народа вокруг, он, как и
Генка был не красавец, но и не плох собой. Высокий, худощавый, со светлыми кудрями и с голубыми глазами, он напоминал Иванушку с картинки из книги «Русские народные сказки». Да и был далеко не дурак. Маме бы он обязательно понравился. Я уже представляла, как она говорит: «Хороший мальчик! Положительный! Будет тебя на руках носить!» Только я не видела, чтобы папа хоть раз маму поднял на руки. Может быть, поэтому она так и говорила всегда, желая для меня лучшей участи.
В общем, Гена, полностью соответствующий моему идеалу, почему-то совсем не притягивал меня, что должно быть, как я думала, самым верным признаком любви! Поэтому, как бы я не хотела, не могла воспринимать его больше, чем друга.
Вот и сейчас он смотрел на меня глазами, полными восхищения, суя под нос какие-то бумажки.
– Что это? – спросила я.
– Билеты взял в кино, в воскресенье в 18:00.
… Один раз в жизни я была на свидании в кино. Но так давно, что, кажется, это было не со мной. В десятом классе мне нравился один мальчик. Имя у него было самое подходящее для школьного Дон Жуана - Роман. Он был на год старше, и по нему сохли все девчонки из нашего класса, да, наверное, из всей школы. Конечно же, он об этом знал, и умело этим пользовался. «Перевстречался» по очереди со всеми моими одноклассницами. Только я была уверена, что не попаду под его чары. Напрасно…. Стоило только услышать заветное: «Давай встречаться», и я пропала…. Дальше кино, конечно, дело не дошло. Но мне было и этого достаточно. После услышанного на следующий день: «У нас с тобой ничего не получится», у меня и появилось недоверие ко всему сильному полу, особенно к самым смазливым и самоуверенным его представителям. И я в свои семнадцать лет была тем редким экземпляром, о которых поэты пишут стихи, а композиторы слагают песни – чиста и невинна.
Увидев в Генкиных руках билеты в кино, невольно вспомнила свое первое свидание.
– Ну, так пойдём? – улыбался Генка.
– Пойдём, - ответила я, с тех пор так и не бывавшая больше в кино.
– Ребята, подождите!
Мы обернулись. Нас догоняла Света.
Она бежала по улице в распахнутом клетчатом пальто. Чёрные кудряшки волос подпрыгивали при каждом её движении. Ярко-красный шифоновый шарф, обмотанный вокруг шеи, развевался на ветру. Света была немного полновата, но её движения были пластичны и грациозны. Этакая Айседора Дункан! И почему её прозвали Чебурашкой? Да, её уши немного больше, чем у всех остальных, топырились из-под волос. Но мне это даже нравилось. Это придавало ей ещё большего шарма и выделяло из толпы безликих красавиц. И, если бы я была художником, то портрет русской красавицы я писала непременно бы с неё.
Света была из Рязанской области – родины моего любимого поэта. Воздух что ли там особенный? Она тоже баловалась писательством. Но её стихи были сплошь о любви. О любви она и мечтала, а точнее, о том принце, о котором я упоминала ранее. Несмотря на этот её минус, мне Света нравилась. Она была проста и открыта, нечета этим московским грациям.
Я хотела предупредить Гену, чтобы он ничего не рассказывал Свете про кино. Но не успела. Как только она поравнялась с нами, тот ей всё выдал.