В объятьях зверя
Шрифт:
Когда Деймон озвучивает свои наблюдения по поводу интерьера, Энзо подтверждает его догадки и рассказывает ему о том, что это помещение действительно служило погребом в девятнадцатом и первой половине двадцатого века и принадлежало зажиточной известной в городе семье Галиньяни, фамилия которой до сих пор на слуху у всех неаполитанцев. Лишь во второй половине двадцатого века, правнук богатого купца Джорджо Галиньяни, Джанлука, с согласия родственников решился воплотить в жизнь свою мечту и превратить семейный погреб в место, где по вечерам неаполитанцы могли бы собираться с друзьями и наслаждаться любимыми напитками и обсуждать прошедший день. Энзо также вспоминает и о девизе этого заведения — «Non bevete mai aqua», что в переводе с итальянского означает
Когда бармен выполняет заказ Деймона и решившего этим вечером сделать исключением и все-таки выпить с ним Энзо и приносит им бутылку знаменитой граппы — итальянской виноградной водки, между ними и завязывается теплая беседа, которая очень напоминает разговор двух старых приятелей, которые не виделись уже очень долгое время и успели порядком соскучиться друг по другу, а теперь хотели рассказать друг другу все, что с ними приключилось за те месяцы, которые они были лишены возможности видеться.
— Как у тебя все сложилось после возвращения из Нью-Йорка? — спросил Деймон, выпив небольшой стаканчик ароматного напитка, оставившего на губах терпкий привкус.
— Я достаточно быстро смог устроиться на работу, — ответил Энзо, — все в такую же охранную организацию… Правда, работать в разы спокойнее, чем у Стефана, — усмехнулся он. — Родители были очень рады, что я наконец-то вернулся. По правде говоря, они всегда были против моего переезда в Нью-Йорк, да и я сам чувствовал себя там неуютно. Неаполь, конечно, не деревня, но здесь намного спокойнее, и к такому ритму жизни я привык гораздо больше. Так что сейчас я чувствую, что я на своем месте. Все наладилось потихоньку.
— Какие планы на будущее?
— Планы… — Энзо остановился и на мгновение замолчал, когда стакан был в паре сантиметров от его губ, и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. — Наверное, жениться. Мне все друзья кричат: «Не майся фигней, нагуляйся!» У нас, в Италии, и у испанцев брак для мужчин младше тридцати сейчас — это что-то вообще за гранью реальности. Жениться здесь не спешат. А я, наверное, старомоден.
— Есть подходящая кандидатура? — с кривоватой улыбкой спросил Деймон.
— В том и дело, что нет, — усмехнулся Сент-Джон. — И исправить это я бы хотел сильнее всего.
Энзо залпом выпил содержимое своего стакана, резко выдохнул, а затем добавил:
— Но сначала мне нужно проследить за тем, чтобы глупостей не наделала сестра.
— Сара? — переспросил Деймон. — Мне она показалась очень рассудительной и скромной девушкой.
— Да, и она по уши влюблена в местного придурка и бездельника, — фыркнул Лорензо, и в этот момент Деймону отчего-то захотелось рассмеяться. — Как увижу его наглую рожу — все зубы пересчитать хочется, ей-богу! — рыкнул он и для пущей убедительности замахнулся рукой, будто бы рядом с Деймоном перед ним сейчас сидел тот самый парень. — Двадцать лет пацану — работы нет, образование хрен знает какое, зато, блин, любовь до гроба, которую якобы хотят сгубить коварные родственнички во главе со старшим братом-злодеем. Тоже мне, Ромео и Джульетта нашлись.
Слушая эмоциональный рассказ Энзо, наполненный даже не столько злобой к возлюбленному Сары, сколько братской ревностью, нежеланием и неготовностью отдавать любимую младшую сестру в чужую семью, Деймон не смог сдержаться от улыбки.
— Может, стоит дать ей чуть больше свободы? — предположил он. — Ей все-таки уже девятнадцать…
— Возраст здесь играет последнюю роль. В душе она еще ребенок, Деймон, — вздохнув, покачал головой Сент-Джон. — На ней сейчас розовые очки, для нее этот Марко — самый лучший, свет в окошке, герой, потому что пытается как-то противостоять мне. Сейчас, пока она свободная и не зависимая от него, это больше напоминает какую-то игру. А вот когда если она выйдет за него замуж и окажется с тремя детьми на руках в разбитой однушке на окраине города, — исправить что-то будет труднее.
— Думаю, с таким братом ей точно
— По крайней мере, я сделаю для этого все возможное.
Прозвучал звон стаканов, и мужчины выпили еще немного.
— А как твоя жизнь в Нью-Йорке? — спросил Энзо, взглянув на Деймона.
— Ну, — усмехнувшись, протянул тот, — с появлением Елены она точно стала веселее.
Конечно, Деймон не рассказал Энзо об их с Еленой договоре, о том, какие отношения их связывают сейчас и почему он вообще решил ей помочь. Но он рассказал ему о том, как многое изменилось в ней всего за каких-то семь месяцев: о том, что она теперь не боялась ни его, ни Энзо, что сейчас целыми днями занималась гитарой, а в выходные ходила в спортзал, чтобы отработать новые удары; о том, как однажды она совершенно неожиданно потребовала у него татуировку… О том, что она просто снова начала улыбаться. Как раньше. Энзо слушал обо всем этом, и в душе у него наступало спокойствие, когда он понимал: тогда он сделал абсолютно правильно, на свой страх и риск доверившись Деймону. И сейчас, общаясь с ним в такой непринужденной обстановке, смеясь и подшучивая друг над другом, он все отчетливее осознавал, что Деймон на своего младшего брата совсем не похож.
Они разговаривают о работе и о карьере, о недавнем отпуске, Деймон в шутку сетует на то, что, еще три года назад владея итальянском на высоком уровне, сейчас, не практикуя его на протяжении долгого времени, он вынужден был по несколько раз повторять какие-то фразы, чтобы его собеседник понял его, в ответ на что Энзо подбадривает его и говорит, что само по себе произношение в итальянском языке очень легкое — гораздо важнее ориентироваться в ударениях, которые делятся аж на пять типов в зависимости от расположения в слове и еще два вида, регулируя открытость и закрытость звуков. Деймон вспоминает, что на это он как раз обращал меньше всего внимания, и просит Энзо дать ему пару уроков по фонетике, когда у него будет свободное время, и тот с радостью соглашается. Когда же речь заходит о жизни в Неаполе, Энзо рассказывает Деймону, кажется, обо всем: о невероятных по своей красочности и размах фестивалях, которые проходят здесь практически каждый месяц и дают неаполитанцам заслуженное право называться одними из самых веселых итальянцев, о том, как здесь любят пиццу и граниту — напиток с фруктовым соком или сиропом и размельченным льдом, что сейчас Неаполь, который раньше был столицей бедного Неаполитанского королевства, раздираемого феодальными войнами, на подъеме, и постепенно превращается в современный портовый город, который с каждым годом способен предложить все больше не только своим жителям, но и туристам. От него Деймон узнает, что именно о Неаполе, а вовсе не о Париже было сказано: «Увидеть Неаполь и умереть», и, видя, как многое Энзо знает об этом городе, с каким трепетом, благоговением и гордостью рассказывает о нем, понимает, насколько сильно он любит свой родной город. Желание вернуться сюда еще раз прочно поселяется в его сердце.
Темы для разговора меняются очень быстро, и течение времени становится совершенно незаметным. Стакан за стаканом, усталость начинает брать свое — и вот уже они оба начинают путаться в словах, все чаще смеяться над какой-то ерундой и говорить гораздо медленнее, чувствуя, как хмелеют.
— А вот если бы я отказался тебе помочь… Ты бы реально на меня накатал заявление? — вдруг спросил Энзо.
Деймон внимательно посмотрел на него, в какой-то момент задумался и ответил:
— Нет. Просто морду бы набил.
— А чего мне, а не Стефану?
Деймон вновь замолчал: вопрос Энзо показался ему вполне резонным.
— А давай и Стефану рожу начистим?
— Другое дело!
Деймон и Энзо провели в баре пару часов, но разумные объемы и закуска опьянения им избежать не помогли. Глаза слипались, мысли путались, и они оба уже не помнили, как вызвали такси и каким чудом водитель привез их к дому Сент-Джона, но, судя по всему, к этому моменту Деймон уже уснул, потому что ночевать в конечном итоге он остался у Энзо.