В одном лице
Шрифт:
Конечно, Делакорт рассказал матери и о том, что я занимался сексом с транссексуальной библиотекаршей, что и заставило миссис Делакорт произнести — и она повторила свои слова зимним вечером на Седьмой авеню — «Сочувствую вашим бедам».
У меня отнялся язык. Я знал, что мы знакомы, но прошло двадцать три года; я не помнил, откуда знаю ее, когда и как мы познакомились. Но теперь она без колебаний дотронулась до меня; она схватила меня за обе руки и сказала:
— Я знаю, как трудно туда войти, но это так много значит для того, кого вы навещаете. Я пойду с вами, я помогу вам — если вы поможете
— Миссис Делакорт? — догадался я: что-то в ее искаженном мукой лице напомнило мне медленное умирание Делакорта на борцовском мате.
— Ах, это вы! — воскликнула она. — Вы тот писатель — Карлтон говорил о вас. Вы школьный друг Карлтона. Вы ведь его пришли повидать, да? Ах, он так рад будет вас видеть — вам обязательно нужно зайти!
И меня поволокли к смертному одру Делакорта, в больницу, где множество юных мужчин лежали в своих кроватях, ожидая смерти.
— Карлтон, погляди, кто у нас тут, смотри, кто пришел тебя навестить! — объявила с порога миссис Делакорт, входя в палату, где царила такая же безнадежность, как и во многих других палатах больницы Святого Винсента. Я даже не знал Делакорта по имени; в Фейворит-Ривер никто не называл его Карлтоном. Он был просто Делакортом. (Только Киттредж однажды назвал его «Два стакана», потому что бумажные стаканчики сопутствовали ему повсюду — когда-то Делакорт был известен тем, что непрерывно полоскал и сплевывал, прикладывая невероятные усилия, чтобы удержаться в своей весовой категории.)
Конечно, я видел Делакорта, когда он сушился для соревнований — и выглядел так, словно умирает от голода, — но теперь он умирал от голода на самом деле. (Я уже знал, для чего нужен катетер Хикмана, торчащий из груди Делакорта, больше напоминавшей птичью клетку.) Раньше его держали на аппарате ИВЛ, рассказала мне миссис Делакорт по пути к его палате, но теперь сняли. Врачи пробуют давать ему морфин под язык, вместо раствора, объяснила миссис Делакорт; так или иначе, Делакорт сидел на морфине.
— На этом этапе очень важно использовать отсасыватель слюны — чтобы убрать лишние выделения, — сказала миссис Делакорт.
— Да, на этом этапе, — повторил я как дурак. Я застыл на месте; я чувствовал, что коченею, словно все еще стоял на Седьмой авеню под падающим снегом.
— Этот тот парень, который должен был играть Шута Лира, — с усилием сказал Делакорт своей матери.
— Да-да, милый, я знаю, знаю, — сказала ему маленькая женщина.
— Ты принесла еще стаканчиков? — спросил он ее. Я увидел у него в руках два бумажных стаканчика; как потом сказала мне его мать, стаканчики были пустыми. Она каждый раз приносила новые стаканчики, но полоскать и сплевывать теперь не было нужды; вообще-то, раз Делакорту давали морфин под язык, ему просто нельзя было полоскать или сплевывать — так, по крайней мере, сказала миссис Делакорт. По какой-то дурацкой причине ему просто хочется держать эти стаканчики, сказала она.
Среди прочего Делакорт страдал от криптококкового менингита, и его мозг уже был поражен — по словам матери, его мучили головные боли, и сознание часто мутилось. «Этот парень был Ариэлем в „Буре“, — сказал Делакорт своей матери, когда я впервые вошел к нему в палату — и повторял это при каждом моем посещении. — Он был Себастьяном в „Двенадцатой ночи“, — говорил Делакорт матери. — Но из-за слова „тень“ он не смог сыграть шута Лира, и роль досталась мне», — твердил Делакорт в бреду.
Потом, когда я пришел навестить Делакорта вместе с Элейн, он и ей повторил хронологию моих выступлений. «Он не пришел посмотреть на мою смерть, когда я был шутом Лира, — конечно, я все понимаю, — очень прочувствованно сказал Делакорт Элейн. — Я правда благодарен, что теперь он пришел посмотреть, как я умираю — теперь вы оба пришли, и я вам искренне признателен!» — сказал он нам.
Делакорт ни разу не назвал меня по имени, и я не смог припомнить, звал ли он меня по имени хоть когда-нибудь; не помню, чтобы он хоть раз обратился ко мне «Билл» или «Билли», когда мы учились в школе. Но какая разница? Я-то и вовсе не знал, как его зовут! Поскольку в роли шута я его не видел, в памяти у меня остался образ Делакорта в «Двенадцатой ночи» — он играл сэра Эндрю Эгьючика и заявлял сэру Тоби Белчу (дяде Бобу): «Зря я не занимался своим развитием!».
Делакорт умер после нескольких дней почти полного молчания, сжимая в трясущихся руках два чистых бумажных стаканчика. Элейн в тот день пришла в больницу вместе со мной и миссис Делакорт — и, по совпадению, там же оказался и Ларри. Он заметил нас с Элейн, проходя мимо палаты Делакорта, и сунул голову внутрь.
— Это не тот, кого вы искали, или как? — спросил Ларри.
Мы с Элейн покачали головами. Измученная миссис Делакорт дремала, когда ее сын ушел. Не было смысла представлять Ларри Делакорту; судя по его молчанию, Делакорт был уже где-то далеко или двигался в этом направлении — и мы не стали беспокоить миссис Делакорт, чтобы познакомить ее с Ларри. (Маленькая женщина не смыкала глаз уже бог знает сколько времени.)
Разумеется, в том, что касалось СПИДа, Ларри был главным авторитетом в палате.
— Вашему другу недолго осталось, — прошептал он нам с Элейн; затем он покинул нас. Элейн повела миссис Делакорт в женский туалет: изможденная мать выглядела так, словно может упасть или заблудиться, если не присматривать за ней.
Я на минуту остался вдвоем с Делакортом. Я так привык к его молчанию, что в первую секунду мне показалось, что заговорил кто-то другой.
— Ты его видел? — послышался слабый шепот. — Надо отдать ему должное — ему всегда было мало просто приспособиться! — почти беззвучно воскликнул Делакорт.
— Кого? — прошептал я на ухо умирающему, но я знал, о ком он говорит. О ком еще мог вспомнить Делакорт в помрачении рассудка на пороге смерти или в нескольких шагах от нее? Через несколько минут Делакорт умер, пока миссис Делакорт держала его измученное лицо в своих ладонях. Она попросила нас с Элейн оставить ее на несколько минут наедине с сыном; конечно же, мы подчинились.
Именно Ларри сказал нам потом, что не надо было оставлять миссис Делакорт одну с телом сына.