В огне аргентинского танго
Шрифт:
– Он со мной не разговаривал, если ты обратила внимание, а орал! – проворчала Лиза, понимая, что неправа и зря наехала на ребят.
– А это, знаешь, тоже разговор, – успокаиваясь, возразила Маша. – Обычно он вообще ничего не говорит.
– Не справится он сам, – заметила расстроенно Лиза. – Слишком запущенное состояние. Чтобы с таким справиться самостоятельно, надо быть очень сильной личностью и получить какой-нибудь мощный импульс, стресс, который бы потребовал включиться в социум, например – спасать кого-нибудь, мотивацию к жизни.
– А он сильная личность, если ты не знала.
– Все, хватит болтать! – распорядилась Маня. – Дорога совсем хреновая, и темень вокруг, не видно ни черта! Так что, Лиза, сосредоточься на вождении и перестань думать про Глеба. Что сделано, то сделано, а плохо ли, хорошо, там посмотрим. А сейчас просто довези нас до цивилизации.
До цивилизации в виде хорошей гостиницы в Тамбове она их довезла без происшествий, по пути и успокоившись, и передумав многое. Посовещавшись, решили, что нет смысла посреди ночи заявляться к старикам, переполошить всех, перебудить, да к тому же там и спать-то негде, полно народу и без них, разве что на полу. Тем более что в принципе они и планировали остановиться в какой-нибудь гостинице, только поближе к дому дедули с бабулей.
Когда оформлялись на ресепшен, у Кирилла зазвонил сотовый, удивив всех троих – уже за час ночи перевалило. Кирилл посмотрел на определившийся номер, его брови удивленно поползли вверх, и он поспешил быстренько ответить:
– Да! – послушал и, так и не отойдя от сильного удивления, оповестил: – Да все нормально, доехали, вот в гостиницу заселяемся, – снова послушал и совсем растерянно сказал: – Ну пока.
Нажал отбой, ошарашенно посмотрел на девушек, перевел взгляд на экран смартфона, удостоверяясь, что не ошибся, снова на девушек, протянул телефон вперед, как бы предлагая им самим убедиться в невероятном факте, и пояснил:
– Протасов звонил, спросил, доехали ли мы и все ли без происшествий.
– Значит, импульс оказался весьма мощным, – усмехнулась Маня.
– И что здесь такого, нормальное беспокойство о друзьях? – пожала плечами Лиза.
– За последние полтора года он вообще никому не звонил, кроме родителей и бабушки, – пояснила Маня, весьма довольно улыбаясь.
– Так, надоел мне ваш Протасов! – решительно заявила Лиза, подхватив сумку с вещами. – Я пошла спать!
Но это весьма громкое и решительное заявление не спасло ее от бесконечных мыслей о Глебе Протасове. Полночи она не спала и все думала о нем, вспоминала это свое странное, непреодолимое желание задеть его, разозлить, и их крик друг на друга, его лицо, перекошенное бессильной яростью и страшной болью. Незаметно проваливалась в сон, в котором ей продолжал сниться Глеб в каких-то ужасных обстоятельствах – то он бежал от кого-то, то догонял ее и что-то объяснял, а вокруг происходил какой-то конец света, все рушилось и сотрясалось, а он продирался через какие-то завалы и рвался к ней, и она просыпалась от кошмара, и снова думала о нем. И только совсем на рассвете, измученная и опустошенная, Лиза заснула,
Захлестнувшие Протасова чувства и эмоции причиняли ему почти физическую боль.
Потрясение от того, что она сказала, и от того, как она сказала. Он помнил каждое ее слово, каждый жест, выражение лица, словно их впечатывали ему в голову каленым железом. И холодящий где-то у сердца страшок, что ее слова могут оказаться правдой.
Неужели она хоть в чем-то права? Хоть в чем-то?
Он не мог избавиться от этих мыслей и от воспоминания, как Лиза, крича, тыкала его в грудь своим маленьким острым пальчиком, делая ощутимо больно.
Давно уже ушли спать притихшие и испуганные Коля с Верой, наведя идеальный порядок в кухне, так, что ничего и не напоминало о приезде гостей и недавнем застолье. А он все бродил и бродил, сначала по гулкому от ночной тишины и пустоты дому – поднявшись на второй этаж, постояв у окна спальни, вглядываясь в черноту ночи, спустился вниз, побродил по первому этажу. И, не выдержав давящей, словно укоряющей тишины дома, завернувшись в доху, вышел на участок, слушая собственные мысли, казавшиеся ему в ночной тишине слишком громкими.
Добрел до конюшни, зашел, погладил не спавшую Зорьку, радостно закивавшую ему головой и всхрапнувшую от удовольствия. Из закутка показалась неуклюжая, встрепанная фигура конюха.
– Чего там кричали, Максимыч? – спросил сипатым, прокуренно-пропитым голосом он.
– Ничего. Отдыхай, Витяй, все в порядке, – успокоил Глеб конюха.
– Да уж где в порядке, когда орете, как оглашенные, – проворчал недовольно мужичок и заботливо поинтересовался: – Не обидели тебя, Максимыч?
– Нет, все нормально, не переживай.
– Где ж нормально, слышу: шастаешь и шастаешь, аки волк какой, ночи не уважаешь, растеребили душу тебе, задели ретивое, – разворчался совсем уж конюх, – чего едут, доброго человека мучат.
– Может, пришла пора растеребить-то, – невесело усмехнулся Глеб, погладил Зорьку по бархатистой морде, помолчал своим мыслям непростым и спросил: – Скажи, Витяй, ты верующий?
– В Господа? – уточнил мужик и тут же ответил: – А то как же, без Господа никак. Еще бабка моя учила: знай грехи свои и дела праведные, за которые ответ держать будешь.
– Что ж пил-то так страшно, это же грех? – спросил Протасов.
– Пьяниц господь прощает, если греха страшней не совершил, – отмахнулся Витяй.
– А ты не совершил? – с интересом задал вопрос Протасов.
– А ить не знаю, – вздохнул покаянно Витяй. – Принимал-то горькую злыдню сильно, себя не помнил бывалоча.
– Ладно, отдыхай, – махнул ему рукой и вышел из конюшни Глеб.
Он постоял, послушал ночную звенящую тишину и беспокойно посмотрел на часы на руке, только теперь осознав, что постоянно думает о Лизе, которую практически выгнал в ночь. Как она водит машину, хороший ли водитель? Сможет ли без аварии доехать до трассы по абсолютно темной дороге? А если заяц или лиса выскочат под свет фар? Справится? Какого черта он вообще их отпустил! Надо было приказать остаться и ключи от машины забрать! Прогнал бы утром!