В огне аргентинского танго
Шрифт:
– Помрут они с голоду, на погибель их и бросили, фашисты энти! – прокричал мужичок и заплакал.
– Так, – строго распорядился Протасов и отцепил его пальцы от рукава своей куртки. – А теперь четко и ясно докладывай: кто помрет и кто кого бросил?
Из сбивчивой нервной речи конюха удалось разобрать, что прежние хозяева оставили в конюшне запертыми лошадку и коня. У лошади сильно повреждена правая передняя нога, видимо, верхом на ней кто-то неумелый пытался взять препятствие, да не смог управиться, вот она ударилась и разбила ногу, перелома нет, но рана глубокая, лечили ее неправильно, и сейчас она совсем плоха.
А
Хорошо хоть он, Витяй, как сердцем почуял, ходил тут рядышком, да услышал, как она кричит, плачет! Они ж третий день без воды и корма! Так он пробрался, напоил и за едой вот отправился.
Народ заволновался осуждением, но Протасов быстро пресек это выездное заседание сельсовета:
– Значит, сделаем так, граждане, – распорядился он. – Ветеринар в селе есть?
– Есть, есть! – опередил всех Витяй, наполняясь надеждой. – Неплохой ветеринар, еще старой школы, Павел Николаевич.
– Очень хорошо, – кивнул Глеб, и вот тут-то он острым, наметанным глазом руководителя и выцепил из толпы Колю и обратился к нему: – Вы водить машину умеете?
– Умею, – кивнул тот.
– Вот вам ключи, – он протянул брелок с ключами мужику. – Берите мою машину и привезите сюда ветеринара, прямо к конюшням и подъезжайте. И пусть возьмет все необходимое, – он повернулся к людям, достал портмоне и поинтересовался у пострадавшей гражданки, сколько стоит этот мешок зерна.
– Так что ж я, нелюдь какой? – возмутилась женщина. – Раз там лошадки с голоду помирают, так что ж…
– Вот, – отсчитав несколько купюр, протянул он ей, – берите, этого хватит?
– Та конечно ж! – осталась при своем интересе гражданочка.
Людей он выставил, ветеринара дождался, и выяснилось, что лошадки очень плохи, обе. Совершенно неумелый уход, человеческая тупость и какое-то беспредельное бессердечие. Чтобы не дать погибнуть животным, пришлось с ними заниматься всю ночь. Вот Глеб, Павел Николаевич, Витяй и добровольный помощник Коля и провозились с ними. Спасая.
На следующее утро Витяй высказал Протасову две просьбы, предварительно выяснив:
– Ты, Максимыч, от лошадок-то избавляться не будешь?
– Сначала их надо выходить, а там посмотрим.
– Я выхожу! Ты только дозволь мне при них остаться, я не в ущерб тебе обойдусь, маманя мне еду носить станет, – смотрел беспокойно он в глаза Протасову.
– Зачем же маманя, – покачал головой Глеб. – Оставайся, конечно, только пить у меня нельзя.
– Не, это теперь не про меня, – пообещал Витяй. – Ты вот еще что, Глеб Максимыч, – и замялся перед просьбой, переступил с ноги на ногу. – Мне бы, что ли, баньку истопить. Помыться надо, чтобы дух водочный ушел, а то не любят лошади алкоголя, не признают за своего.
Вместо бани отправил его Протасов в собственную ванную. Где Витяй долго и старательно намывался, а Коле пришлось снова съездить в село и привезти для него из дома чистое белье и одежду.
Глеб
– Вот так, – закончил рассказ Протасов, когда они вошли в дом.
– Это те самые лошадки? – спросила Лиза, покоренная его рассказом.
– Те самые, – помог он ей снять куртку. – Зорька сильно болела. Теперь прихрамывает, у нее воспаление надкостницы было, так запустили рану, но Витяй выходил, как с детьми с ними возился. Вообще-то ее зовут Заринда какая-то там какая, но Витяй сразу стал называть ее Зорькой, ну и мы за ним. А Малыш и был Малышом, он не породистый.
– А что с ним случилось?
– Отравился сорной травой, сено ему некачественное, плохое дали, а у лошадей очень нежные желудки.
– Чайку? – встретила их в кухне вопросом Вера.
– Как раз хотели попросить, – кивнул Глеб, – замерзли гулять.
Они с Лизой расположились за столом, уже накрытым к чаю.
– И ты решил их у себя оставить? – завороженная историей, продолжала расспрашивать Лиза.
– Кого? – усмехнулся он.
– Всех! – рассмеялась она.
– А куда ж я от них денусь? – наигранно тяжело вздохнул Протасов.
– А что, бывшие хозяева не потребовали добро назад?
– Когда я им дозвонился и объяснил, во сколько им обойдется тот «сюрприз», что они мне оставили, если ими займутся мои адвокаты, они быстренько, через два дня уже, прислали мне все документы на лошадей и дарственные на них. Так я и стал владельцем кобылы и коня. Знаешь, пока Малыш еще мог стоять и двигаться, он все пытался помочь Зорьке и разбить перегородку копытами. А когда только-только встал на ноги, то сразу к ней потянулся, просился, ну, мы его к ней пустили, а он ее гладит головой, подбадривает, и все бок свой подставляет, чтобы оперлась, и ей легче стоять было, а у самого ноги от слабости подкашиваются.
Он замолчал, а Лиза, пораженная этим рассказом, смотрела на него и думала: значит, не совсем он от всего мира отгородился, как казалось Кириллу и всем остальным, спасался тут душой, отогревался вот такими моментами, людьми этими удивительными.
– А что сейчас эти лошади делают, какое-то занятие у них есть? – спросила она.
– А то как же, – кивнул Глеб, доливая себе из чайника чаю в чашку. – Малыш возит телегу, а зимой сани и до села, и дальше бывает, и по хозяйским делам. Зимой тут частенько только на санях и можно проехать. И селянам даем напрокат, если им понадобится, и Зорька, бывает, гужевым транспортом работает. Правда, она эстетка, предпочитает детишек местных катать да по полям и лугам выгуливаться.
– А Витяй не пьет?
– Нет. Категорически. И не курит. Говорит, что Зорька с Малышом ему жизнь вернули, и мечтает о жеребенке. Но ветеринар нас отговаривает скрещивать Малыша и Зорьку, это испортит ее породу навсегда. Но порода – это последнее, что нас тут всех волнует, – и другим, деловым тоном спросил: – Ну что, закончим экскурсию осмотром дома?
– С удовольствием! – выказала готовность Лиза.
Дом удивил ее еще больше, хотя ей казалось, что больше уже некуда. Талант Протасова не мог просто исчезнуть и требовал постоянной реализации, в результате чего этот дом, да и все его хозяйство, стали абсолютно автономными и практически экологически чистыми.