В огне
Шрифт:
Лишь одно подтачивало эйфорию, плотным коконом окутавшую темную фигуру.
Ученик скрыл это от него. С какой, спрашивается, стати?
Было ли это просьбой паранойной Амидалы, или он додумался до этого сам? Словно гнилая вишенка на верхушке идеального торта, этот факт упрямо портил всю картинку.
Было нужно что-то делать. То, что рано или поздно Вейдера придется заменить (в том, что он сумеет стать идеальным ситхом, Палпатин уже крайне засомневался), было однозначным. Возможно, если дети и вправду так одарены, как говорила Сила, именно они станут заменой своего
С брезгливой усмешкой Сидиус отмел эту мысль, будто она заражена.
Отнимешь у него это сейчас – и Вейдер взбунтуется, откажется повиноваться. Куда лучше простая иллюзия добра, которое понесет в себе добрый дядюшка Император, который будет крайне рад потомству своего ненаглядного ученика.
Нужно лишь тонко намекнуть, что еще одного обмана он не потерпит… А вот с Амидалой однозначно нужно что-то делать. Но потом… Когда Вейдер укрепится в мысли, что мастер не желает ему и всей его семье зла.
Только потом…
А там, за горизонтом, его будет ждать обнаженная, ничем не испорченная абсолютная власть. Что ж… Время всегда было его другом, как и многочисленные маски.
– Мы подождем, - едва слышно пробормотал ситх. – Мы подождем…
Пока главнейшей задачей стояло создание необходимой иллюзии. И он ее создаст.
========== Глава 8 ==========
Bring Me the Horizon – Hospital for Souls
____________
Можно ли было сейчас что-то изменить, или по крайней мере, сгладить столь резкий выход их тайны наружу?
Будто опущенный на дно моря, туда, куда никогда не достает свет и любые звуки, Энакин летел в сенат, понимая, что неизбежный визит к Палпатину откладывать нельзя.
Кое-как успокоив напрочь убитую произошедшим Падме, он сел в свой спидер, и продолжил прерванный полет в сторону правительственных зданий, понимая, что если он сейчас не придет к мастеру, то на своей жизни как и жизнях семьи можно ставить крест.
«Зачем я начал все это? Зачем поддался просьбам Падме?»
Они ведь оба знали, что рано или поздно все закончится именно так, что тайна всплывет наружу, озаряя пространство вокруг яркими всполохами… На тот момент они по крайней мере могли быть уверены в том, что Палпатин не станет таить злобу за этот проступок, грозящую постепенно перерасти в смертоубийство.
Но сейчас… Еще во время первого визита он мог признаться, еще тогда, когда мастер тонко намекнул, на то, что догадывается о его тайне.
Все могло бы быть по-другому…
Однако, что сделано, то сделано. Вернуть уже ничего нельзя, а вот покаяться, изобразить свое сожаление, предпринять попытку пойти на сближение, откинув все тайны…
Однако, откинуть прочь все секреты, открываясь перед Палпатином Энакин не мог.
Стоило только заикнуться о том, что Падме участвует в заседаниях заговорщиков, с женой можно попрощаться навсегда, особенно, после того, как Сидиус понял, что именно она попросила мужа скрыть малышей от его взгляда.
В
Тщательно скрывая в памяти обрывки звукозаписи, намертво врезавшиеся в памяти, он посадил спидер ко входу в сенат, едва сдерживаясь от того, чтобы не раскурочить его намертво.
«Нельзя».
Нельзя показывать свой гнев, нельзя показывать все то, что сейчас бушевало внутри. Это было необходимо скрыть, замещая совсем другим, тем, что хотел видеть мастер.
Подделывать чувства не пришлось.
Клубящееся внутри раскаяние и сожаление и так вышло наружу, а по какому поводу – было неважно. Жалел Энакин сейчас о многом, и, в частности, о том, что не рассказал Сидиусу всей правды с самого начала…
Сейчас было нельзя ничего поменять.
Рассекая воздух резкими движениями, он толкнул дверь, заходя в кабинет, освещенный лишь лучами закатного солнца.
Ничего не говоря, Скайуокер опустился на одно колено, преклоняя голову перед мастером, который почему-то стоял посреди комнаты, будто ожидая его.
Долгое, выматывающее молчание…
Тщетно пытался Энакин считать чувства, настроения Сидиуса. Тот тщательно прикрылся, заставляя ученика лишь догадываться о своей реакции. Он будто прощупывал, как тот реагирует, мучительно заставляя того ждать, разрываясь от волнения на куски…
– Я разочарован, - холодный, будто арктический лед голос разорвал тишину, заставляя вздрогнуть уже потерявшего было надежду на любой разговор Скайуокера.
Тщательно подбирая слова, ученик поднял голову, пронзая мастера полными раскаяния взглядом голубых глаз.
– Как Вашу правую руку, мастер, меня многие ненавидят, и желают мне и моей семье смерти, - начал Энакин свое объяснение.
Мастер не мог почувствовать в этих словах ложь. Только сейчас, краешком сознания он понял, почему согласился на крайне глупое предложение жены.
Все было отнюдь не потому, что Падме боялась Палпатина… Хотя, конечно, первичной причиной, за которой скрывалась истина, стало это. Однако, стоило ему лишь один раз увидеть родные мордашки, чтобы понять, что если ему попытаются насолить, то сделают это через малышей… А этого он просто не мог допустить.
Возможно, этого оправдания Палпатину будет достаточно, пусть оно частично и было ложью. Но мастер не должен был этого понять. Он не сможет.
Энакин сам свято поверил в свою ложь с самого первого дня, едва почувствовал обжигающую ненависть в свой адрес. Именно тогда он понял, как жена была проницательна.
– Если меня захотят уничтожить, то они… будут действовать через малышей, - признал неизбежное Энакин. – Я не могу этого допустить, мастер.
Палпатин прикрыл глаза, считывая информацию, пытаясь докопаться до самых глубоких мотивов…
Ученик не врал.
Его и вправду каждый раз пронзали острые иглы страха, когда он думал о том, что кто-то может уничтожить детей.
Энакин был прав. Его ненавидели. Его боялись…
– Я не желаю тебе и твоей семье зла, - натянув доброжелательную маску, протянул Сидиус. – Но зачем было нужно скрывать это от меня?