В огонь и в воду
Шрифт:
— Короче, мой друг, пожалуйста, покороче! Я помню, как раз утром я встретил тебя, когда ты отправился на поиски принцессы. Помню также, как ловкий удар шпагой положил конец твоей одиссее в окрестностях Ажана, и ты был вынужден искать убежища под крышей родового замка, где, помнится, я тебя и оставил. Потом?
— Говорит, как по писанному, разбойник! Потом, говоришь? Ах, мой милый Югэ! Как только я выздоровел и стал готовиться к отъезду к моей прекрасной принцессе, как появилась в наших местах одна танцовщица, совсем околдовала меня и поскакал за ней в Мадрид. Наверное, её подослал сам дьявол!
— Не сомневаюсь. А потом?
— Заметь, что танцовщица была прехорошенькая, и потому я поехал за ней из Мадрида в СЕвилью, из Севильи в Кордову, из Кордовы в Барселону, где наконец один флорентийский дворянин уговорил её ехать с ним в Неаполь. Моя цепь разорвалась и у меня не было другой мысли, как увидеть снова мою несравненную Леонору, и вот я прискакал в Париж.
— Видел сам, видел! Ты ещё был верхом, когда появился мне на выручку!
— Бегу к ней, вхожу, бросаюсь к её ногам и разражаюсь страстью! Скала, мой друг, скала! А что ужасней всего — она явилась предо мной ещё прелестней, чем прежде… Я умру… Не правда ли, она прекрасна?
— Очень красива!
— И такая милая! Стан богини, грация нимфы, поступь королевы…
— Да перестань, ради Бога! Ведь я её знаю и тоже преклоняюсь перед ней.
— И ты не сошел с ума от любви, как я?
— Но, — отвечал Югэ, — признайся сам, что твой пример не слишком может ободрить меня!
— Правда, — отвечал маркиз, вздыхая, — но я хочу забыть эту гордую принцессу. Я заплачу ей равнодушием за неблагодарность. Я не разлучусь с тобой никогда, мы станем вместе гоняться за приключениями. Мы добьемся, что о наших подвигах протрубят все сто труб славы, и я хочу, чтобы, ослепленная блеском моих геройских дел, когда-нибудь она сама, с глазами, полными слез, упала передо мной на колени… Едем же!
— Куда?
— Не знаю, но едем скорей!
— Согласен, но с условием, что поедешь со мной к графу де Колиньи, у которого я поселился после той ночной схватки.
— Да, кстати! Правда, что с тобой сделалось после того наглого нападения, которое оказалось как раз во-время, чтобы рассеять мои черные мысли?
— Одна добрая душа приютила меня.
— А хорошенькая эта добрая душа?
— У христианской любви не бывает пола, — ответил Югэ.
Когда оба друга вышли на улицу, маркиз взял Югэ под руку и, возвращаясь опять к предмету, от которого не могли отстать его мысли, продолжал:
— Я всегда думал, что если сам дьявол зажжет свой фонарь на адском огне, то и тот не разберет, что происходит на сердце женщины. Что же после этого может разобрать простой смертный, как я? Принцесса была вся в черном, приняла меня в молельне, она — дышавшая прежде только радостью и весельем… Из её слов я догадался, что она поражена каким-то большим горем, похожим на обманутую надежду, на исчезнувший сон… Не знаешь ли, что это такое?
— Нет, — отвечал Югэ, не взглянув на маркиза.
— Ведь не может же это быть несчастная любовь! Какой же грубиян, замеченный принцессой, не упал бы к её ногам, целуя складки её платья? Если бы я мог подумать, что подобное животное существует где-нибудь на свете, я бы отправился искать его повсюду и, как только бы нашел, вонзил бы ему шпагу в сердце!
— Надо, однако, и пожалеть бедных людей, убивать тут — уж слишком!
— Пожалеть такого бездельника! Эта милая, очаровательная принцесса хочет удалиться от света, запереться в своем замке, и даже намекнула мне, что втайне питает страшную мысль — похоронить свои прелести во мраке монастыря. Вот до какой крайности довело её несчастье! Клянусь, я не переживу отъезда моего идола…
— Что это? Как только ты не убиваешь ближнего, ты приносишь самого себя в жертву. Не лучше ли было бы заставить твое милое божество изменить свои планы?
— Ты говоришь, как Златоуст, и я подумаю, как в самом деле этого добиться. Могу я рассчитывать на твою помощь при случае?
— Разумеется!
Все время разговаривая, Югэ и его друг пришли наконец к графу де Колиньи и застали его сидящим с опущенной на руки головой перед тем самым столом с картами и планами, за которым его нашел Монтестрюк в первый раз.
Югэ представил маркиза де Сент-Эллиса и граф принял его, как старого знакомого. Он предложил обоим сесть возле него и сказал:
— Ах! Я нахожусь в очень затруднительном положении. Вы, верно, слышали оба, что император Леопольд обратился недавно к королю с просьбой о помощи?
— Против турок, — отвечал маркиз, — которые снова угрожают Вене, Германии и всему христианскому миру? Да, слышал.
— Только об этом все и говорят, — добавил Югэ.
— Вы знаете также, может быть, что в совете короля решено послать как можно скорее войска в Венгрию, чтобы отразить это вторжение?
— Я что-то слышал об этом, — отвечал маркиз, — но должен признаться, что одна принцесса с коралловыми губками…
— Ват дались ему эти сравнения! — проворчал Югэ.
— Так засела у меня в голове, что уж и места нет для турецкого султана, — докончил маркиз.
— Ну, — продолжал Колиньи, улыбнувшись, мне очень хотелось бы получить руководство этой экспедицией, вот я и изучаю внимательно все эти карты и планы, но не так легко мне будет устранить соперников!
— Разве это зависит не от одного короля? — спросил маркиз.
— Разумеется, да!
— Ну и что же? Разве вы не на самом лучшем счету у его величества? Я то уж очень хорошо знаю это, кажется… — продолжал Югэ.
— Согласен. Но рядом с королем есть посторонние, тайные влияния.
— Да, эти милые влияния, которые назывались Эгерией — в Риме, при царе Нуме, и Габриелью в Париже, при Генрихе V.
— А теперь называются герцогиней де Лавальер ил Олимпией Манчини — в Лувре при Людовике Х1V.
— А герцогиня де Лавальер поддерживает, говорят, герцога де Лафойяда.
— А королева двигает королем.
— Не считая, что против меня ещё принц Конде со своей партией.
— Гм! фаворитка и принц крови — этого слишком много для одного раза!