В огонь и в воду
Шрифт:
— И вы могли подумать, что я написала подобную записку? — спросила она. — Вот наивность, очень близкая к дерзости! Взгляните, Шиврю!
Герцогиня передала записку Шиврю, он улыбнулся.
— Меня обвиняют в тщеславии, — сказал он, взглянув на записку, — но, сказать по правде, если бы мне прислали подобное нежное письмецо, то, прежде всего, я бы вздохнул от сожаления, что не могу этому поверить, но никогда бы не подумал, что написала его герцогиня д'Авранш! Бедный друг мой! Какая же странная мысль пришла вам в голову!
Орфиза улыбнулась одобрительно, и эта улыбка окончательно рассердила Монтестрюка. Он взял из рук Шиврю записку, скатал её шариком и спокойно бросил в огонь.
— Немного золы — и ничего не останется! — сказал он.
Потом продолжал шутливым тоном:
— Это однако же неблагодарно! Я бы должен был хранить этот кусок бумаги, какая бы рука ни написала его, хоть на память о том добре, которое он принес мне.
— Что это за добро? — спросил Шиврю.
— Вещь очень ценная — благоволение короля.
— Да, в самом деле, вы видели короля! — вскричала Орфиза. — А я совсем об этом забыла… По какому случаю, зачем?
— Но разве не в обычае, чтобы все дворяне представлялись его величеству? Спросите у графе Шиврю. Кроме того, я должен был ещё просить короля о милости.
— И получили?
— Он сделал больше: со вчерашнего дня, по высочайшему повелению, я принадлежу к военной свите его величества.
— А! — протянул Шиврю.
— Это только начало, — прибавил Югэ, — я надеюсь пойти гораздо дальше и гораздо выше, во что бы то ни стало.
— Да куда же, позвольте узнать? — спросила герцогиня, улыбнувшись при этом намеке.
— Но ведь вы сами знаете… До завоевания Золотого Руна.
— А! Так это дело решенное! Вы похитите меня на корабле Арго!
— Вы сами видите, что нет: ведь я вас предупреждаю.
— Какая милость! А если я откажу? Женщины так причудливы!
Югэ был просто в припадке хладнокровия. Он улыбнулся, поклонился и отвечал:
— Нет, герцогиня! Вы согласитесь!
— Только что вы были наивны до дерзости, теперь смелы до наглости!
Орфиза встала с явным желанием прекратить разговор.
Но Югэ решился идти до конца. Он положил руку на эфес шпаги и, поклонившись ещё раз Орфизе, глаза которой сверкали от гнева, сказал ей:
— Пусть смелость — преступление, но ничто не заставит меня отступить. Вы — или смерть!
Лишь только он вышел, Шиврю пожал плечами и вскричал:
— Это просто сумасшедший!
Но Орфиза, под влиянием внезапного, столь обычного у женщин переворота, посмотрела ему прямо в лицо и сказала:
— Он не похож однако же на прочих… Кого он возьмет, то сумеет и охранять!
Выйдя из отеля герцогини, Югэ пошел бродить без цели по улицам Парижа. Он мечтал о воздушных замках, Над которыми реял в облаках образ Орфизы. Он сладит наконец с этой гордой герцогиней, с которой вечно приходится начинать с самого начала. Он пожертвует для этого всей кровью, всей жизнью. Она увидит наконец, что он не шутил, когда принимал её вызов.
— С ней, — говорил он себе, — то улыбается надежда, на наступает отчаяние, сегодня у ней — ласковая улыбка, завтра — ирония, сарказм. Молодая и прекрасная, она забавляется переменами… Но я сам из упрямого рода и покажу ей! Волей или неволей она должна сдаться и сдастся!
Югэ все шел и шел. Настали сумерки, потом и ночь. Опомнившись, он уже не знал и сам, куда зашел. Он ждал прохожего, спросить дорогу, как вдруг вблизи раздались крики. Он кинулся на шум и в узком переулке, в ночном мраке, увидел брошенный у стены портшез, между тем как несшие его лакеи с трудом отбивались от целой шайки грабителей.
Югэ выхватил шпагу и бросился на грабителей. Как только самый отчаянный из них упал от первого удара, все прочие бросились бежать. Югэ и не думал их преследовать и уже вкладывал шпагу в ножны, как вдруг дверь портшеза отворилась и из него вышла дама, закутанная в плащ с черной маской на лице.
— Если она старая и дурная, — сказал себе Монтестрюк, — то пусть это доброе дело зачтется мне хотя бы на небесах.
Незнакомка взглянула на него, пока он кланялся.
— Послушайте, что это значит? — спросила она.
— Извините, но я сам хотел спросить вас об этом, — отвечал Югэ, успокоившись: голос был молодой с свежий.
— Извините и вы меня, я привыкла спрашивать, а не отвечать.
Дама толкнула ногой тело человека, которого ранил Югэ, он не двинулся.
— Вот как вы их отделываете! — продолжала она, взглянув на своего защитника.
— Да, так уж я привык, — гордо ответил Югэ.
Она осмотрелась кругом. Из двух носильщиков и двух лакеев, которые были при ней, один был убит, двое убежали, четвертый стоял возле опрокинутого портшеза.
— Милостивый государь, — продолжала дама, — когда спасают кого-нибудь, то тем самым отдаются в их распоряжение.
— Приказывайте. Что я должен делать?
— Не угодно ли вам проводить меня домой, но с условием, что вы не будете ни пытаться увидеть меня, ни узнавать, кто я.
— Боже сохрани! Как скучно бывает смотреть на тех, кого знаешь, и знать тех, на кого смотришь.
— Какая дерзость!
— Вот это самое слово вы уже сказали мне раз сегодня, и потому мне хочется говорить ни с кем.
Незнакомка подошла к раненому лакею, и, толкнув его ногой в плечо, сказала:
— Перестань стонать, и марш!
Бедняга встал и потащился кое-как к концу переулка.
— Приятное приключение, нечего сказать! — проворчала незнакомка, идя за ним, — и вот бы посмеялись, если бы узнали с кем оно приключилось!