В огонь и в воду
Шрифт:
— Я была уверена! — сказала принцесса.
— Особенно сокрушаться тут нечего. Сколько рыбы проходит через сети! И я надеюсь доказать это.
— Каким образом? — спросила она с живостью. — Если удастся, г. Коклико, то я знаю кое-кого, кто вам будет за это очень благодарен.
Э! Хоть я и болван, а все-таки иногда могу кое-что придумать! И именно тут вот эта самая барышня нам и поможет.
Хлоя поклонилась и подошла поближе.
— Есть тут ещё кто-нибудь, кроме барышни, на кого можно бы положиться? — спросил Коклико.
Принцесса и Хлоя переглянулись.
— Есть Паскалино, — сказала Хлоя, немного покраснев, я его знаю и могу поручиться, что он сделает все, что хотите из любви к принцессе, если я попрошу.
— Попросите, барышня, и пусть он не слишком удивляется, если увидит незнакомого товарища, который понесет с ним принцессу в портшезе.
— А мне, значит, нужно выехать? — спросила принцесса.
— Да, принцесса, среди дня, около полудня, потрудитесь совершить прогулку в портшезе, вдвоем с Паскалино вас будет иметь честь понести граф де Монтестрюк, мой господин.
Э! — сказал Югэ, — а ты сам?
— Раз все видели, что сюда вошел тряпичник, надо, чтобы он и вышел на глазах у всех. Принцесса позволит положить ваше платье к ней в портшез под юбки, а барышня, ручающаяся нам за преданность доброго Паскалино, сумеет добыть нам ещё и ливрею для графа.
— По милости принцессы, у Паскалино две ливреи, очень чистых, и он охотно отдаст ту, которая получше, в распоряжение графа де Монтестрюка, если я его попрошу. Они одного роста, я вчера чуть не ошиблась.
— Значит, платье у нас есть, так как барышня сейчас же пойдет попросить его у хозяина, который, наверное не откажет, в чем ручаются её хорошенькие глазки, и она принесет нам его тотчас же. Переодеться можно в одну минуту где-нибудь в темном кабинете, и если только я не вернусь сюда, то при первом ударе полудня можно и в путь!
— И мы пойдем?.. — спросил Югэ.
— В такое место, где принцесса может остановить нас без всякой опасности: например в баню или куда-нибудь, где на хозяина можно вполне положиться.
— На Прачечной улице есть лавка духов Бартолино: он земляк принцессы и многим ей обязан, сказала Хлоя. Я уверена, что он вам отопрет комнату за лавкой.
— Хлоя права, — сказала принцесса, без неё я бы об этом не вспомнила. Я только и думаю, что об окружающих вас опасностях и совсем память потеряла!
— А я, — продолжал Коклико, — я пойду разведчиком вперед. Кадур, совершенно, как поднятый собаками заяц: всегда возвращается в свою нору. Поэтому я пойду бродить на улицу Дофин, где он, наверное, уже нас поджидает. Вы понимаете, что если бы его захватили или убили, то я бы узнал от бездельников, с которыми разговаривал. Как только соберу сведения, тотчас же побегу в лавку Бартолино, который имеет честь поставлять духи принцессе, и мы составим новый план компании. А пока барышня пусть походит здесь по соседству, будто с поручением от принцессы, а потом придет сказать нам, не случилось ли чего подозрительного. Если бы я опять вошел в отель, раз отсюда вышедши, я мог бы возбудить подозрения, а их то именно и не нужно в настоящую минуту.
Все та и сделалось, как устроил Коклико. Хлоя скоро вернулась с прогулки, не заметив ничего особенного. Паскалино, которому она шепнула словечко мимоходом, поспешил отдать ей самую новую из своих ливрей, и в одну минуту Югэ переоделся носильщиком портшеза, с ремнем на плечах. В назначенный час, принцесса вышла с большой церемонией из растворенных настеж дверей отеля, а швейцар ей отдал честь алебардой. Коклико со своим крючком пошел сбоку, и процессия двинулась по улицам медленно, как следует людям, которым спешить некуда и, которые идут прилично, сохраняя достоинство по своим делам.
Отойдя от отеля и уверившись, что все идет хорошо, тряпичник заметно прибавил шагу и направился на улицу Дофин, где надеялся встретить Кадура.
Когда он огибал угол Львиной улицы, он увидел мальчика, который первый рассказал им о бродящих у их дома подозрительных личностях. Забавляясь волчком, Угренок поглядывал во все стороны. Заметив это, Коклико призадумался.
— Э! Наш маленький приятель, — сказал он, — не станет просто так играть волчком, надо его порасспросить.
Он подошел к нему в ту минуту, когда мальчик вытягивал шею, чтобы заглянуть за угол улицы вдаль.
— Ах! Как хорошо, что вы придумали переодеться! — сказал Угренок, едва не вскрикнул от радости.
— Есть, значит, новое?
— Еще бы! Ваши неприятели стоят там на часах. Они не сходят с места от самого рассвета!
— А мой товарищ?
— Большой, черномазый, что ворочает языком десять раз во рту, прежде, чем заговорит? Он пришел… я успел его предупредить. Он выдумал непременно войти домой.
— И вошел?
— Да, но через забор соседнего сада, а потом тем же путем опять ушел.
— Настоящая кошка, этот Кадур! А теперь?
— Он здесь близко в одном месте, которое я знаю и могу провести вас к нему. Делайте только вид, что ищите крючком под стенами, а идите за мной издали. Куда я войду, войдите и вы тоже.
Угренок поднял свой волчок и принялся скакать впереди, как заяц по борозде. Коклико шел сзади, посвистывая. Два-три человека, одетые, как рабочие, ходили взад и вперед, зевая перед дверьми, но зорко поглядывая во все глаза.
— Хорошо! Я знаю, что это значит! — сказал себе Коклико.
Войдя в пустой переулок, Угренок, прыгавший все время, не оглядываясь назад, толкнул дверь кабака, стекла которой были завешаны грязными кусками красной материи, и проворно нырнул туда.
Коклико вошел за ним после и с первого же взгляда узнал Кадура, хотя он тоже был переодет. Араб сидел перед стаканом, которого вовсе не касался, положив локоть на стол и подперев рукой голову. Товарищ сел рядом на той же скамейке.
— Ну? — спросил он, осушая стакан, стоявший перед арабом.
Кадур обернулся, ни один мускул не дрогнул у него на лице.