В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
На скутер спрыгнул Салтаров. Быстро обшарив одежду водителя моторки, он передал боцману часы с множеством брелоков на цепочке, начатую пачку американских сигарет и толстый бумажник. С другим задержанным матрос возился дольше. У «рыбака» на ремне висели финский нож и фляга, а за ремнем оказался длинноствольный автоматический пистолет. Из многочисленных карманов были извлечены запасные обоймы с патронами, электрический фонарь, плитки шоколада, галеты и стопка документов, перетянутых красной резинкой.
— Все ясно, — сказал Урванцев. — Отправить в кают-компанию.
По радио он передал:
— Сосна... В прожекторах больше не нуждаюсь. Прошу выслать конвой к пристани.
Как только моторка была взята на буксир, лучи прожекторов разомкнулись и погасли. На катере стало так темно, что лейтенант несколько секунд ничего не видел.
— Старший матрос Демушкин! — окликнул он комендора.
— Есть Демушкин!
— За отличную стрельбу объявляю вам благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — донеслось из темноты.
— Хорошо служите. Выходит, что не зря мы здесь ходим-бродим, а? — уже неофициальным голосом добавил Урванцев и тут же подумал: «Надо будет его родным письмо написать. Пусть в колхозе знают, как охраняет мир старший матрос Демушкин».
Освоившись с темнотой, лейтенант дал малый ход и направил катер в сторону острова, мигавшего зеленоватым огоньком.
В ОТКРЫТОМ МОРЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Из-за поворота мутной колхидской речки вынесся баркас, окрашенный в серо-свинцовый цвет. Он перемахнул пенистую полосу залива, где бурно сливалась пресная вода с соленой, и, стуча мотором, помчался по широкому простору моря.
Это был обычный широкобокий и крепко сколоченный мотобаркас Черноморской эскадры. На трех матросах, находившихся на нем, были надеты робы — холщовые штаны и такие же рубахи с четырехзначными номерами на грудных карманах, и лишь командир — пятидесятилетний мичман Савелий Клецко — сидел в темно-синем кителе, с ярко надраенными пуговицами.
Время подходило к вечеру. Мичман хмурил рыжеватые, торчком росшие брови и с беспокойством поглядывал на часы. В базу нужно было попасть до наступления темноты, так как с заходом солнца проход между бонами закрывался и пост охраны рейда уже никого не пропускал в бухту. А баркасу еще требовалось пройти около двадцати миль. Куда денешься, если опоздаешь? В море болтаться до утра или на пляже высаживаться с этими колодами свежеобтесанного дуба и ясеня?
— Дернуло же меня так далеко подняться по паршивой речке! — ругал себя мичман. — Мог и поближе найти ясень, да и дубки неплохие за Козьим болотом росли.
Савелий Клецко любил сам подбирать, морить и подсушивать дерево для такелажного инструмента [19] и прочих корабельных надобностей. Столярное дело было тайной страстью главного боцмана крейсера «Н».
Чтобы выгадать время, мичман направил баркас мористее. Он хотел срезать угол и выйти к скалистому мыску, от которого до базы ходу было не более часа.
— Прибавить оборотов! — приказал мичман смуглолицему крепышу, мотористу Семену Чижееву.
19
Такелажный инструмент — инструменты, употребляемые при ремонте тросов, плетении матов, выделке швабр, кранцев и т. п.
— Есть идти парадным ходом! — ответил тот, забавно скривив рот в улыбке.
Верхняя губа у Чижеева была разбита и левый глаз почти закрыт синеватой опухолью. Казалось, что с такими «украшениями» трудно быть веселым, а моторист всю дорогу пытался острить и даже подмигивать своему широкоплечему рослому другу — крючковому [20] Степану Восьмеркину. У крючкового на скуле тоже красовался синяк и нос имел подозрительное утолщение.
Вот за эти, не обусловленные в уставе «фонари», которые почти не сходили с физиономий Чижеева и Восьмеркина, а только меняли места и оттенки, мичман недолюбливал расторопных и удивительно ловких приятелей. Он посылал их на самые неприглядные работы и на верхней палубе всегда держал у грузоподъемников и промасленных тросов. Ведь не выставишь забияк у парадного трапа. Что подумают гости о корабле? Скажут: «Не гвардейцы, а жители гауптвахты — дебоширы какие-то».
20
Крючковой — матрос, отталкивающий или подтягивающий крюком шлюпку при подходе или отходе.
— И на какую радость сдался вам этот распроклятый бокс? — осведомился как-то главный боцман у друзей. — Всю приятность мужскую увечите. Вас и в строй-то ставить неловко: один сигналит «фонарями» на правом фланге, другой — на левом.
Приятели при этом разговоре лишь весело переглянулись, и бойкий на язык Чижеев с невинным видом ответил:
— Синяк для боксера не позор, а почетное украшение, вроде ваших усов, товарищ мичман. И уставом не запрещается.
Усы у мичмана были похожи на рыжеватую, словно выщипанную щетку и не украшали его медно-красную физиономию. Мичман обиделся за свои усы и перестал корить неисправимых забияк. Зато теперь он старался держать их в «черном теле».
Четвертым и самым скромным человеком на баркасе был пухлолицый и белобрысый салажонок [21] Костя Чупчуренко. На флот он попал недавно, во время войны. Матросская роба на нем еще топорщилась, и бескозырка сидела на голове, как поварской колпак. Чупчуренко, видимо, привык под мамашиным крылышком подолгу нежиться в постели и потому не высыпался на корабле, где чуть ли не круглые сутки раздавались звонки тревоги, всюду доносились из радиорупоров короткие команды и пронзительно свистели боцманские дудки. Он и сейчас сидел с осовелыми глазами и время от времени клевал носом.
21
Салажонком, салагой на флоте зовут молодых, неопытных матросов.
Огромное солнце, похожее на перезрелый плод кавказской хурмы, приближалось к горизонту, окрашивая даль моря в оранжевый цвет. Горы затянула фиолетовая вечерняя дымка.
На корабле, конечно, давно отзвучала команда «Руки мыть, ужинать!» Расход [22] перекипел у кока и, остывая, покрылся жирной пленкой. Клецко глотнул голодную слюну и зло сощурился на заходящее солнце.
«Сядет раньше, чем доберемся. И цвет этот дурной, не к добру. Словно суриком по волне мажет», — в досаде думал боцман. И вдруг он встрепенулся, серые глаза его округлились.
22
Расход — оставленная на камбузе пища для лиц, занятых службой.