В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
Четвертые сутки команда сторожевого катера боролась со штормом.
С севера дул непрестанный шквальный ветер, временами обрушивавшийся на небольшой корабль пограничников то дождем, то ледяной крупой. Ночи были темными, без единой звезды и просвета в клубящихся облаках, а дни — короткими и пасмурными. Горизонт едва проглядывался. Казалось, что изрытое волнами, вихрящееся море сливается с низко нависшими небесами.
Навигация на Балтике заканчивалась. Все крупные корабли уже укрылись на зимовку в удобных и защищенных от ветра бухтах. Не показывались и рыбацкие шхуны. Одни лишь сторожевые катера продолжали охранять невидимую, определяемую штурманским счислением морскую границу.
Катер лейтенанта Урванцева находился в дозоре далеко от берега. За кормой у него были острова, едва видневшиеся в мутной дымке, а впереди и по сторонам — море, сплошь покрытое белыми гребнями.
Ветер усиливался. Держаться в открытом море с каждым часом становилось все труднее и труднее. Катер било и захлестывало волной, срывало с якоря, швыряло из стороны в сторону, сносило на юг. Почти поминутно приходилось подрабатывать то одним, то другим мотором, чтобы остаться в зоне дозора и не дать ветру развернуть дрейфующее судно лагом против волны.
Шторм измотал пограничников. Лица у многих матросов заметно побледнели и осунулись.
От качки, воя непогоды и кружения пены у самого лейтенанта Урванцева мутилось сознание. Но он не покидал охраняемого района, хотя давно получил разрешение уйти в укрытие и переждать шторм.
Отплевываясь от соленых брызг, хлеставших в лицо, лейтенант повел катер вдоль границы. «Где-то здесь был буй. Но разве в такую темень разглядишь что-либо?»
— Выставить впередсмотрящего, — приказал лейтенант боцману, — да поглазастей. А сами — на руль!
— Есть на руль! — ответил приземистый широкоплечий старшина.
Он спустился в кубрик и вскоре вышел оттуда с матросом, одетым по-штормовому, — в прорезиненный шлем и плащ. Согнувшись и цепляясь за леерные стойки, матрос перебежал на нос катера и там, видимо привязавшись, выпрямился во весь рост.
«Демушкин, — определил Урванцев. Он узнал комендора по росту и его манере стоять вполоборота к ветру с чуть приподнятым правым плечом. — Этот все увидит».
Боцман поднялся на мостик и, доложив о выполнении приказания, стал за штурвал.
Ветер неистовствовал. Разгулявшиеся волны захлестывали нос катера, перекатывались по палубе и разбивались о стенки ходовой рубки. Впередсмотрящий то и дело исчезал за высоко взлетавшей волной...
— Достанется ему сегодня! — сочувственно произнес Урванцев и перевел взгляд на боцмана.
Старшина стоял, широко расставив ноги, и двумя руками крепко держал штурвал. При этом боцман фыркал, сдувая с усов струйки воды, хлещущей в лицо, и, казалось, был доволен погодой.
«Такого ничем не проймешь. Морж толстокожий! — подумал Урванцев. — Для него любой шторм — «свежая погода».
— Крепко привязался Демушкин? — спросил он. — Удержится ли там?
— Удержится, — махнул рукой боцман. — Чего ему сделается!
Через некоторое время на мостик поднялся встревоженный старшина мотористов.
— По всем переборкам визг!.. Не успеваю воду откачивать... Моторы перегрелись!.. — прокричал он над ухом Урванцева.
Если этак заговорил всегда спокойный и уравновешенный мичман Губарев, — значит, опасность немалая. «Трудно людям и машинам, — подумал лейтенант. — Видно, пора уходить. В такую ночь, если кто и решится пробраться, то большой корабль посты технического наблюдения заметят, а малую посудину захлестнет...»
Урванцев по радио связался с островом.
— Прошу усилить наблюдение за морем, — передал он. — Ухожу в укрытие.
Развернув катер, он направил его к едва приметной полоске земли — к небольшому необитаемому острову.
Ветер теперь дул в спину. И все же было холодно так, что в промокших меховых перчатках сводило пальцы. Последние дни лейтенант почти не спал. Виски сдавливало, в ушах шумело. В напряженных ногах и во всем теле от усталости, казалось, ныла каждая жилка.
Катер вошел в небольшую бухту. Здесь, за мысом, волнение было меньше. Высокие сосны, росшие на косогоре, ослабляли порывы ветра.
Катер стал на якорь. Лейтенант приказал сменить вахтенных и, отдав боцману нужные распоряжения, не пошел в свою каюту, а спустился в машинное отделение. Сюда, к теплу нагревшихся моторов, сходились и продрогшие матросы верхней команды. Еще с трапа он услышал их застуженные голоса.
Урванцев остановился в узком проходе, чтобы отдышаться в тепле. Он видел, как матросы помогают друг другу стаскивать сапоги и мокрую одежду. С комендором Демушкиным возился потный и чумазый моторист.
— Чего сопишь, Волга? Не нравится северная погода? — допытывался он. — До костей прозяб, а?
— Не-е, — почему-то не хотел сознаться тот.
— А ну скажи «тпру».
— Тру, — с трудом разжав онемевшие губы, произнес комендор.
Это вызвало дружный смех.
Лейтенант зубами стянул с окоченевших рук размякшие меховые перчатки, вытер мокрое лицо и вошел в отсек.
— Смирно! — раздался звонкий голос Салтарова, выполнявшего на катере обязанности строевого, подносчика снарядов и кока.
— Вольно! — поспешил сказать Урванцев, видя, что некоторые матросы, пытаясь подняться, забарахтались в полуснятой одежде.
Это вновь вызвало смех. Лейтенант тоже не сумел сдержать улыбки.
— Чего вы развеселились?
— Да уж больно разница смешная, — пояснил моторист. — Одни — будто с полюса, «маму» выговорить не могут, а мы от жары мокрые.
— Включить «котелок» и всем сушиться! — распорядился Урванцев.
Он попытался расстегнуть реглан, но негнущиеся пальцы не могли справиться с пуговицами.
К лейтенанту одновременно кинулись моторист и кок:
— Разрешите помочь?
Не ожидая ответа, они мгновенно сняли с командира шлем, стянули с плеч реглан и под салтаровскую присказку: «Раз нога, два нога — и нет сапога!» — разули.