В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
По словам китобоев, более свирепых животных ни на земле, ни на воде не рождалось. Увидев косаток, в ужасе застывали на месте самые огромные киты и позволяли им безнаказанно впиваться себе в брюхо, повисать на губах, вырывать язык и куски мяса.
Находились даже очевидцы, которые все это видели «собственными глазами». Они же рассказывали невероятные истории о нападениях морских львов, слонов и спрутов. А Николай Семенович только изумленно покачивал головой и временами восклицал: «Не может быть!», «Ну, что ты скажешь!»
А если особо фантастические случаи подтверждали и другие, то он, как бы с трудом переводя дыхание, произносил:
— Удивительное дело!
Но у себя в дневнике Ломтев записал: «Чудесные люди китобои! Но не могу понять, что заставляет их быть такими гиперболистами — невозможными выдумщиками?»
А на «Альбатросе» его продолжали принимать за пугливого кабинетного ученого и всячески изощрялись, не скупясь на выдумку.
Старший механик был постоянным противником Ломтева за шахматной доской. Стоило им сесть за столик и сделать несколько ходов, как в кают-компанию вбегал кто-либо из команды и прерывистым голосом докладывал либо о начавшемся пожаре, либо о том, что образовалась течь, что вода уже заливает кочегарку, а помпа не действует.
Механик просил извинения и, как бы встревожась, торопливо уходил. Вернувшись минут через десять, он дрожавшей рукой переставлял фигуры и говорил:
— Вы уж простите меня. Время от времени я буду отлучаться. Вода все прибывает. Боюсь за котлы, — не взорвались бы.
— Может, лучше прервать игру? — спрашивал Николай Семенович.
— А что это даст? — говорил механик. — Моряков всегда ждут неожиданности. Вышел в плаванье, так готовься ко всему. Кстати, а вы умеете плавать? — вдруг спрашивал он.
— Н-не очень... может, минут десять продержусь на воде.
— Э-э, батенька, вам на всякий случай все-таки следовало бы надеть поясок. Он никогда не повредит...
Механик доставал два спасательных пробковых пояса, один помогал надеть Николаю Семеновичу, а другой укладывал рядом со своим стулом. А окружающие усиленно создавали видимость суеты на корабле. В кают-компанию то и дело заглядывали новые лица, желающие взглянуть на Ломтева, приготовившегося к плаванию в открытом океане, и сообщали о нарастающей опасности.
Механик взлохмачивал волосы, убегал куда-то, снова возвращался, делал два-три хода и опять убегал.
Это длилось часа два. Механик обычно проигрывал партию и, утирая пот, говорил:
— Зато судно спасено. Ведь вот столечко до аварии было...
И он показывал крохотный кончик пальца.
Ломтев всякий раз благодарил механика за содержательную и весьма интересную игру. И трудно было понять, чт о он подразумевает под «содержательной и интересной игрой»: теоретическую ли подготовленность шахматиста или его актерские таланты?
Все же некоторые из альбатросцев были уверены, что они заняты полезным делом, так как закаляют характер ученого и приобщают его к морскому бесстрашию. И нужно сказать, что вскоре они так «закалили» характер Николая Семеновича, что если бы судно действительно стало тонуть, то он спокойно бы продолжал обдумывать ходы и создавать угрозы для шахматного короля.
Ломтев не был просто пассажиром, — весь путь он потрошил пойманных птиц, рыб и вел какие-то записи.
Когда флотилия вышла в Атлантический океан, начали тренироваться и молодые гарпунеры, жившие на «Альбатросе». Они учились быстро заряжать пушку, подводить судно к «киту» и стрелять по длинному ящику, сброшенному за борт. Практические занятия происходили успешно. Это даже отметила многотиражная газета флотилии. Но в конце статьи автор спрашивал: «Почему для повышения теоретических знаний молодых гарпунеров не используются научные силы флотилии? Почему ни одной лекции не прочел такой специалист, как Ломтев, который находится на борту «Альбатроса»?»
— И правда, почему? — спросил по радио и капитан-директор флотилии.
Ему поспешили ответить, что в плане намечены такие лекции и беседы.
Первая лекция Николая Семеновича состоялась в кают-компании. И вот тут китобои поняли, в какой просак они попали, когда пугали Ломтева небылицами о морских животных. Он, оказывается, сам знал о них столько, что часами мог говорить о ластоногих, о китообразных и крылатых жителях Антарктики.
Чем дальше уходила флотилия на юг, тем заметнее становилось дыхание Антарктиды. После остановки в Кейптауне трусы и майки пришлось спрятать в чемоданы и вытащить валенки, ватные штаны, меховые куртки.
Полосу ветров и штормов в сороковых широтах флотилия преодолевала несколько дней. Качка была такой, что у опытных «морских волков» мутилось сознание, а Николай Семенович словно не ощущал приступов морской болезни. Он только был несколько возбужден, съедал все, что ему подавали, и целые дни проводил в штурманской рубке, наблюдая за взбесившимся океаном.
Антарктическая весна встретила советскую флотилию туманами, ледяной крупой и густыми снегопадами.
На «Альбатрос» с китобазы перебралось еще несколько научных сотрудников, и вскоре начались дни автономного плавания, наблюдений и бесконечных опусканий на глубину батометров и планктонных сеток. Научные сотрудники флотилии стремились познать, при каких условиях зарождаются огромные кормовые поля, скопления рачков-черноглазок — основной пищи полосатых китов — и законы передвижения животных по бескрайним просторам Мирового океана.
«Альбатрос» временами удалялся от китобазы на десятки миль и далеко забирался во льды. Обитатели Антарктики не боялись людей. Когда судно своим форштевнем толкало льдину, на которой лежали тюлени, то животные лишь приподнимали головы и недовольно открывали розовые пасти, словно желая сказать: «Нельзя ли поосторожней? Здесь же греются на солнце!»
А если с китобойца на льдину спрыгивали матросы и, подойдя к животному, набрасывали на него петлю, а затем заправляли ее под ласты, то тюлень лишь недоуменно таращил глаза: «Что вам-де нужно от меня?» И он не очень сопротивлялся, когда матросы впрягались в пеньковые тросы и волокли его к судну. Правда, встречались и менее покладистые звери. Однажды моряки надумали притащить ученым пятнистого тюленя, так называемого «морского леопарда». Но едва они приблизились к тюленю, как он вдруг рявкнул и с таким свирепым видом ринулся на них, что смельчаки кинулись от него врассыпную.
В декабре, в день рождения Николая Семеновича, китобои необдуманно пообещали нагнать и убить сейвала — самого быстроходного и весьма редкого в Антарктике кита. На их счастье, они случайно натолкнулись на небольшого сейвала и, после длительной погони, загарпунили его, но оказались от китобойной базы почти в ста милях.
К вечеру на льды опустился туман. Китобои вынуждены были лечь в дрейф и под прикрытием огромного айсберга дождаться рассвета.
Здесь альбатросцы решили отпраздновать сорокалетие Николая Семеновича. В кают-компании на ужин появились студень из хвостового плавника сейвала, жареное мясо, консервы, замороженные фрукты, виноградное вино.