В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
Разговор с норвежцем он вел примерно так:
— Говорят, у вас в Норвегии король... Ну, как его... Конг, кенинг, что ли?.. На комсомольские собрания приходит... Гоу ту юнген комьюнист конференц... понимаешь? Придет в президиум, зитцен, то есть сядет где-нибудь и слушает, — при этом Федя изображал старичка, оттопырившего ухо. — И комсомоль нихт шимпфен, не критикует, нот критикайц его. Думаете, безвредный ваш конг? Как бы не так!
Путь в Антарктику далек — он занимает более полутора месяцев. Мы вышли поздней осенью из Ленинграда, прошли неспокойную туманную Балтику, штормовое Северное море, миновали Ла-Манш, Бискайский залив и попали в Атлантический океан — в полосу штилей и тропической жары.
За это время Федя Яшкунов так овладел жаргоном, на котором объяснялись норвежцы, что разговаривал с Ольсеном без всяких запинок. Парень он был привязчивый, поэтому не оставлял норвежца в покое, даже когда тот возился с гарпунной пушкой. Пушки были страстью Яшкунова, — всю войну Федор служил комендором на «морском охотнике». Как же он мог, не дотронувшись, не разглядев, пропустить хоть одну деталь гарпунной пушки! Помогая норвежцу разбирать и смазывать замок, чистить ствол, Яшкунов донимал его вопросами. Ему нужно было знать и о скандинавских девушках, и о фиордах, и о породах китов.
Я заметил, что Паво Рейерсен, прислушиваясь к их разговорам, недовольно косится на непрошеного помощника. «Ревнует к своему соотечественнику», — подумалось мне.
Вечером я вызвал Яшкунова к себе в каюту и спросил:
— Ты бы не прочь на гарпунера учиться?
— С удовольствием, — отвечал он, — только кто учить будет, не Паво ли Рейерсен?
— А чем он тебе не нравится?
— С ним Ольсен двенадцать лет плавает, а еще ни разу по киту не стрелял. «Молод, — говорит ему старик, — вот Ловизу замуж выдам, тогда моя специальность к тебе по наследству перейдет». А дочка его, я видел фото, страхолюдная: скулы так же перекошены, как у Рейерсена, только бороды не хватает. Вот и догадывайся, кто должен жениться на ней, чтобы гарпунером стать.
— А тебе чего бояться? Тебя он не женит.
— Женить не женит, но и делу не научит.
На другой день я спросил у Паво Рейерсена, не согласится ли он взять на обучение русского матроса.
Старик своими холодными и острыми зрачками несколько секунд словно буравил меня, а затем, перекосив рот в вежливой улыбке, сказал:
— Без разрешения норвежского союза гарпунеров я не имею права браться за обучение. А разрешение вряд ли вы получите. У нас даже когда норвежец хочет стать гарпунером, то он сперва представляет диплом штурмана, затем вносит в кассу залог не менее трех тысяч крон и после этого еще учится лет десять. Десять лет! — повторил он. — Норвежец — врожденный моряк! Понимаете? А русские ведь не врожденные моряки?
— Как сказать, — возразил я. — Русские, а не кто другой, первыми открыли материк в Антарктике.
— Но вы не будете оспаривать то, что норвежцы во всем мире считаются лучшими гарпунерами? Значит, в нас есть нечто такое, что недоступно другим.
— Проще говоря, вы отказываетесь?
— Нет, это не окончательный разговор, — дипломатично сказал старик. — Если договор с нами будет продлен хотя бы лет на десять, то, я думаю, союз гарпунеров пойдет на некоторые уступки.
Пересекая экватор, мы прямо из осени попали в разгар весны, начавшейся в южном полушарии.
Африканский порт Кейптаун был нашей последней стоянкой у твердой земли. Здесь мы тщательно осмотрели главные машины, почистили и отремонтировали котлы и запаслись всем необходимым для длительного плавания.
В день выхода в океан мы убрали с палуб все лишнее и закрепили то, что могло быть смыто волной. Нам предстояло пройти самое бурное место на земном шаре: сороковые широты, где сливаются два океана — Индийский и Атлантический. Здесь сама природа создала могучий ветровой «барьер», не пропускающий потоки антарктического воздуха в тропики, а тропического тепла — к полюсу. Моряки всего мира называют эти широты «ревущими сороковыми».
И действительно, как только мы миновали мыс Доброй Надежды, сразу же засвистел ветер, гнавший «барашки» по морю; потом он завыл, вздымая высокие волны, а ночью заревел, как ревет стадо взбесившихся быков, и не смолкал три дня. Нас заливало. На ходовом мостике невозможно было стоять. Казалось, что суда флотилии шли в сплошной пелене брызг и не двигались вперед, а толклись на одном месте, то вздымаясь на вершины водяных гор, то исчезая в провалах между ними.
Паво Рейерсен все эти дни постился: ничего не брал в рот и молился. По поверью старых норвежских китобоев, преисподняя находится где-то рядом с сороковыми широтами. Поститься старику было не трудно, так как и не набожные люди в эти штормовые дни на еду не могли смотреть.
Только на четвертые сутки ветер немного стих и над бушующим океаном показалось мутное солнце.
— Прошли! — сказал уже плававший в сороковых широтах боцман. — Завтра льды увидим.
На другой день утром мы увидели плывущий навстречу сверкающий на солнце айсберг — ледяную глыбу, походившую на полуразрушенный хрустальный замок.
Наша китобойная база легла в дрейф и по радио известила, что можно начинать охоту.
Все капитаны китобойцев с нетерпением ждали этого сигнала; они прибавили скорость и, рассыпавшись по кругу, отправились на поиски китов.
Я спросил Паво Рейерсена, куда лучше взять направление. Он зачем-то взглянул на небо, на воду, на свой хронометр и буркнул:
— Зюйд-вест.
Федя Яшкунов, надев ватные брюки и полушубок, взобрался для наблюдений в «воронье гнездо» — так у нас называется бочка, закрепленная на вершине передней мачты. Но старик сразу же запротестовал:
— Ваш марсовый не отличит блювала от кашалота, а фонтана, выпущенного китом, — от всплеска. Снимите его. Наблюдать будет мой помощник.
Нас предупредили, что во время охоты все люди, находившиеся на китобойце — начиная от капитана и кончая кочегаром, — подчиняются распоряжениям гарпунера. Китов, правда, еще не было видно, но по пустякам не стоило ссориться со стариком. Я приказал Феде спуститься вниз. Его место в «вороньем гнезде» занял норвежец и в бинокль стал внимательно всматриваться в поверхность океана.
Я подозвал к себе обиженного Яшкунова и шепнул ему:
— Не надувай губы, а лучше поглядывай да запоминай, по каким приметам они ищут китов и как опознают их по фонтанам.
— Есть запоминать! — по-военному ответил Федя и остался на верхней палубе.
Китобоец часа два бороздил зеленоватые волны пустынного океана. Но вот нас настигли две небольшие птицы, белые, как морская пена.
«Снежные буревестники? — догадался я, увидев их черные клювики, — предвестники близких льдов». Подумав об этом, я обернулся к Рейерсену. Старик сделал вид, что птицы его не интересуют, но время от времени косил глазом, наблюдая за их полетом.