В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
Базовый врач оказался настойчивым. Не слушая возражений старика, он приказал матросам на носилках вынести его на палубу, а затем переправил норвежца в госпиталь.
Федя Яшкунов предложил Ольсену по очереди занимать место у пушки, но Ларс, видимо боясь строгостей союза гарпунеров, отказался, заявив, что он не рискует стрелять первым и рад будет, если ему разрешат добивать китов вторым выстрелом.
Так они и охотились: Ольсен из «вороньего гнезда» в бинокль наблюдал за океаном и, увидев далекие фонтаны, наводил нас на китов, а Федя Яшкунов стрелял в них из пушки.
Глаз у бывшего комендора оказался верным, руки твердыми; с сорока или пятидесяти метров он попадал гарпуном без промахов
Плохая погода не пугала молодых гарпунеров. Они охотились даже в штормовые дни и порой убивали по два-три кита в день.
Наш китобоец перевыполнил план и был занесен на Доску почета. Ларс Ольсен радовался вместе с нами. Добивая загарпуненных Яшкуновым китов, он постиг то, чему никогда не смог бы научиться у Паво Рейерсена, — меткости стрельбы по китам в большую волну и качку.
А подсчитав свой заработок, норвежец от избытка радости грохнул по столу кулаком и заявил всем:
— О! Теперь я могу без Паво Рейерсена внести залог в союз гарпунеров. Старику не удастся женить меня на своей Ловизе!
СЛУЧАЙ С ГОГОШЕЙ
Китобойная флотилия в своем составе имела огромное флагманское судно — настоящий плавучий завод, разделывающий китов до последней косточки, и четырнадцать небольших судов — китобойцев.
Десять из китобойцев были боевыми: они только охотились за китами. Три — выполняли роль буксировщиков, а на четырнадцатом судне, которое было названо «Альбатросом», велись поисковые и научно-исследовательские работы.
Команда на «Альбатросе» подобралась дружная и веселая, я бы даже сказал — сверх меры насмешливая. Здесь чуть ли не каждый стремился чем-нибудь удивить и развеселить товарищей.
Перед выходом в Антарктику на «Альбатросе» поселился кандидат биологических наук — Николай Семенович Ломтев. Он был высок, сутул и с первого взгляда казался не то робким, не то смущающимся человеком. Волосы на его голове росли какие-то жесткие, не слушавшиеся гребенки, а лицо было добродушное, с чуть вздернутым округлым носом. Голубоватые глаза его были близорукими. Припухшие верхние веки нависали над ними так, как это нередко бывает у художников, астрономов, моряков, — словом, у людей с сосредоточенным зрением.
Оставив свои чемоданы в каюте, Ломтев ушел в город и часа через три привел на судно маленькую худенькую женщину, с высокой прической и тревожными глазами. Увидев у трапа боцмана, Николай Семенович смущенно сказал:
— Моя жена хотела бы познакомиться с вами. Разрешите представить... Зинаида Викторовна!
Старый моряк, не понимая, по какому случаю он удостоился такой чести, вытащил изо рта трубку и, запинаясь, произнес:
— О-очень... весьма рад!
При этом он вежливо протянул свою красную, как клешня, лапищу, в которой утонула узкая и маленькая рука женщины.
— Я так тревожусь, что не сплю уже третью ночь, — сказала боцману Зинаида Викторовна. — Не могла бы я с вами поговорить наедине?
— Э-э... хм... с удовольствием, — растерялся моряк. — Но, может быть, вам капитан нужен?
— Нет, я бы хотела поговорить именно с вами. У меня такое впечатление, что вы очень много плавали.
— Это, конечно... поплавал! Поди, раз семь вокруг света обошел, если считать по экватору.
— Ну, вот видите. А Кока у нас такой беспомощный и непрактичный. С ним обязательно что-нибудь случится. Я не представляю себе, как он будет без меня. Ведь там в Антарктике холода, айсберги, акулы и кашалоты! Я вас очень прошу: присмотрите за ним, пожалуйста. Следите, чтобы он не выходил с непокрытой головой, и пусть обязательно носит очки. А то знаете чт о с ним было в Арктике? Николай Семенович ведь очень близорук, но очки избегает носить. Из-за этого он там проваливался в полыньи, пытался узнавать дорогу у дикого белого медведя, а раз даже попал рукой в котел с кипящей водой...
Ломтев, присутствовавший при этом разговоре, то смущенно отворачивался, то, досадуя, разводил руками.
— Как тебе не стыдно? — говорил он жене. — Ну, что ты меня позоришь!
Он действительно был из тех людей, с которыми часто случаются всякие неожиданные истории. Он мог по рассеянности надеть чужое пальто, кепку или шляпу, из-за близорукости — прыгнуть через несуществующую канаву, а потом вдруг неожиданно очутиться посреди мутного потока.
Это же происходило с ним и на нашем китобойце. Еще в Черном море в сумерках он минут десять разговаривал о фосфоресценции воды с... зачехленной гарпунной пушкой, удивляясь молчаливости собеседника. Недели через две Николай Семенович опустил за борт какой-то металлический научный прибор. Прибор этот был никелированный, он поблескивал в воде, как рыба, и этим, конечно, соблазнил прожорливых акул, плывущих следом за флотилией. Одна из них с ходу проглотила прибор, а когда ее вздумали вытащить на палубу, — оборвала шнур.
Много наших моряков побывало за экватором, но никому из них не доводилось в обыкновенной постели поймать живую рыбу, а Николай Семенович мог и этим похвастаться.
Поздно вечером команда «Альбатроса», разморенная тропической жарой, высыпала на палубу освежиться на ветерке. А Ломтев в это время, радуясь ночной прохладе, улегся спать в каюте под открытым иллюминатором. Через час или два снизу вдруг послышалось какое-то взвизгивание и почти куриное квохтание, затем на палубу выскочил в трусах взлохмаченный Николай Семенович и, нелепо приплясывая, начал ловить что-то живое под рубашкой.
— Тов... това... товарищи! — спросонья испуганно бормотал он. — Кажется, мышь...
Марсовый матрос догадался выдернуть подол его рубашки из трусов — и на палубу упала живая, трепещущая рыба.
Она была из породы крылатых. Таких рыбок много в Атлантическом океане, они выскакивают из воды и, мелко вибрируя крылышками, словно стрекозы, пролетают метров двести. Летающих рыб привлекает яркий свет, они не раз залетали на палубу во время киносеансов. А тут любопытная жительница океана угодила прямо в открытый иллюминатор освещенной каюты и попала Николаю Семеновичу за пазуху.
Подобные неприятности, конечно, происходили и с другими, но они как-то оставались незаметными и не вызывали общего интереса. А Ломтев очень быстро стал популярнейшим человеком на флотилии. Даже если с ним ничего не случалось, то ему приписывали истории, происшедшие с другими.
В море развлечений немного, поэтому, ради веселой шутки, моряки становятся необычайно изобретательными. Они охотно идут на сговор и могут неделями не выдавать друг друга. На «Альбатросе» любимейшим занятием стало в одиночку или группой «травить» нечто такое, что могло вызвать испуг или тревогу у Николая Семеновича. При нем начали рассказывать всякие необычайные истории, якобы происходившие в прошлых рейсах с китобоями. Говорили о чудовищно сильных кашалотах, которые, будучи раненными, пробивали своей массивной головой днища кораблей, гнули гребные валы, разламывали зубами шлюпки или, выскочив из воды, всей тушей обрушивались на палубу китобойца и давили людей. Рассказывали о китах-убийцах, о грозе морей и океанов — беспощадных разбойницах косатках.