В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
— Теперь все к баркасу, — сказал Клецко, закончив свою работу. — На Чупчуренко наденете два спасательных пояса и спускайте баркас на чистую воду. Только смотрите, чтобы он не опрокинулся. На подводной лодке остаюсь я.
— Так не получится, товарищ мичман, — сказал Чижеев. — Мы тут минутное комсомольское собрание провели. Так сказать, перестраховались, чтобы согласно вашим советам толково и с умом решать. Без вас команда баркаса пропадет в открытом море. А мне за мотором надо стоять. Исполнение взрыва возложено на Восьмеркина.
— Ишь, быстрые какие! — Клецко был потрясен чижеевской речью, но по привычке возражал с обычной грубоватой надменностью: — А может, я другое прикажу?
— Приказывайте, только это не по совести будет…
— Прекратить разговоры! Видите, у них дизель чего-то барахлит. Воздуху, видно, мало, ход сбавили. Скорей сталкивайте баркас…
Поспешно спуская баркас с залитой палубы в море, Восьмеркин с Чижеевым, не сговариваясь, как бы нечаянно столкнули в него мичмана. Затем Чижеев прыгнул в баркас и, точно боясь свалиться за борт, уцепился за Клецко и повис на нем. А Восьмеркин тем временем с силой оттолкнул суденышко и обрубил буксирный конец. Он знал, что Чижеев провозится с мотором столько времени, сколько понадобится ему для завершения взрыва.
Оставшись на подводной лодке, Восьмеркин первым делом разулся, потом осмотрел откинутую крышку люка, принайтовленную к палубе антенным тросом.
Теперь мешкать нельзя было ни секунды. Восьмеркин полил остатками бензина заготовленное тряпье и щепу, затем поджег костер.
Вскоре взметнувшееся от ветра пламя перекинулось на рубку. Вспыхнул бензин.
С баркаса было видно, как Восьмеркин вскинул руки к лицу. На нем задымилась одежда.
Клецко, который до этого лишь азартно восклицал: «Что делает… Ну что делает, подлец!» — и обещал при возвращении отправить Восьмеркина на гауптвахту, вдруг отчаянным голосом закричал:
— Прыгай! В воду ныряй, говорю!
Восьмеркин прямо с мостика прыгнул в багровые волны.
Огромный бушующий костер удалялся от баркаса, освещая море на десятки кабельтовых. Плывущий Восьмеркин хорошо был виден издали.
— Включить мотор! — приказал Клецко.
Мотор, с которым Чижеев никак не мог справиться, моментально заработал. Баркас, развивая полный ход, через каких-нибудь две-три минуты настиг Восьмеркина.
В это время на удаляющейся подводной лодке сначала раздался какой-то треск, а затем воздух потрясли три мощных взрыва. Вверх полетели обломки железа.
Клецко сдернул с головы мичманку и торжествующе крикнул:
— С победой, товарищи!
В море стало темно.
Восьмеркин вскарабкался на баркас. Он буркнул:
— Сейчас бы сто граммов походных да в кубрик на сухую постель.
— Живей раздевайтесь и просушитесь у мотора, — сказал Клецко. Голос боцмана был на удивление мягким, в нем даже сквозило подобие нежности.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Восьмеркин был разгорячен. В ушах у него звенело, опаленное лицо саднило. Привыкнув к темноте, он разыскал анкерок с пресной водой, с жадностью напился, обмыл пылающие щеки, не спеша начал стягивать с себя промокшую одежду и развешивать ее для просушки на вздрагивающий кожух мотора.
Баркас мчался по вспененным волнам, легкий ветер дул навстречу.
«Туда ли я держу курс? — отрезвев от недавней радости, беспокоился мичман Клецко. — Закружились мы с проклятой подлодкой, теперь не поймешь, где юг, где восток. И определиться не по чему — ни звезды, ни огонька берегового. Этак и в Турцию нетрудно попасть. Впрочем, никуда мы не попадем: горючего на час, с трудом на два хватит…»
— Выключить мотор! — приказал Клецко. — И передать сюда анкерок. С этого часа пить только с моего разрешения.
— Все ясно! — выключая мотор, со вздохом произнес Чижеев. — Угробив подлодку, мы сами переходим на положение потерпевших аварию. По случаю открывшихся перед нами блестящих перспектив, товарищ мичман, хотелось бы знать: есть ли на Черном море необитаемые острова? Когда нас прибьет к ним? И с какого времени можно будет вас называть Робинзоном Крузо?
— Вам все шутки, — мрачно ответил Клецко, — а положение серьезное: до рассвета придется дрейфовать в открытом море. Чтоб не томиться попусту всем, укладывайтесь спать. Первую вахту отстою я. На «собаку» [25] разбужу Чижеева.
25
«Собака» — матросское название вахты от 0 до 4 часов.
Делать было нечего. Восьмеркин молча натянул на себя согретую на моторе одежду и улегся рядом с Костей Чупчуренко.
Чупчуренко бредил во сне, сталкивая ногами брезент, и по временам стонал.
— Ты не придави его, Степа, — сказал Чижеев, устраиваясь у мотора. — И так его дело — гроб: где на необитаемом острове госпиталь найдем? Говорят, что наш мичман по-морскому лечить мастак. Медузу покрупней на живот положит, ракушку разотрет, травкой морской придавит, заругается по-колдовски — и всё…
— Прекратить болтовню! — резко оборвал Клецко не в меру разговорившегося моториста. — Утром увидим, чего с ним, а сейчас — дробь… отбой!
И он свистнул в боцманскую дудку, найденную в кармане намокшего кителя.
Всю ночь ветер дул в высокий борт накренившегося баркаса и гнал его все дальше и дальше в море.
Мичман бодрствовал. Боясь, что сильные порывы ветра могут перевернуть утлое суденышко, он то и дело двигал рулем, стараясь держать баркас носом против волны.
Матросы безмятежно спали. Даже Костя Чупчуренко перестал стонать. «Не помер ли?» — подумал Клецко.
Стараясь никого не зацепить, он осторожно подобрался к раненому, рукой потрогал его разгоряченный лоб и, успокоившись, опять сел за руль.
«Чем я их завтра кормить буду? — думал он. — Если не к берегу, то хотя бы к банке какой неглубокой прибило. На мели можно и рачков наловить и рыбой поживиться. Огонь у нас будет. Впрочем, на таком довольствии долго не продержишься. Надо парус сооружать. Днем посмотрю, из чего его сшить. Жаль, все сухое дерево извели. Что вместо мачты поставлю? Хоть бы рассвет скорей!..»