В ожидании рассвета
Шрифт:
— Простите, может, я что-то не так сказала? Я не знаю обычаев этих мест, так что если я нарушила какое-нибудь правило этикета, в этом нет моей вины.
— Вы, кажется, собирались изъявлять благодарность, а не оправдываться.
Девушка покраснела.
— Спасибо вам огромное, за то, что вызволили нас.
— В этом нет моей заслуги.
Нефрона почувствовала, что у неё болит голова. Она не могла понять, чего от неё хочет судья — то просит от неё благодарности, то отказывается от признательности. Ирмитзинэ продолжила.
— Скажите спасибо
— Тогда я благодарю вас за противоядие от несчастий, — дрожащим голосом проговорила Нефрона. Смортка лениво кивнула. — И благодарю за то, что пристроили Рема в свою школу, теперь я могу с чистой совестью сообщить его родителям, что выполнила обещание…
— Я вообще не понимаю, как они доверили своего сына вам?
— Извините… Простите меня…
Нефрона закрыла лицо руками и убежала в заднюю комнату.
«Истеричная, боязливая, вечно во всём сомневающаяся, и что хуже всего — не умеющая за себя постоять. Не смогла возразить мне ни единым словом», — подумала смортка. Поколебавшись, она положила на постель ульхитовую круглую пластинку, испещрённую символами, провела по ней пальцами, что-то шепнула и вышла на опоясывающий этаж балкон.
Мирт стоял около окна, любуясь видом на город. Столицу Восточной области, Саотими, окружала толстая стена, что считалась прежде нерушимой. Недавнее землетрясение проверило её на прочность, и одна из башен проверку не прошла. Люди сновали рядом с той башней мелкими муравьями, они уже почти привели её в порядок, осталось только возвести последний ярус.
Ещё одно кольцо стен опоясывало большой особняк, что был одновременно и зданием суда, и резиденцией Ирмитзинэ, и лабораторией, и главной смортской школой. Все дома опутывали ползучие стебли, какой именно породы, Мирту было не рассмотреть. Панорама вселила в него вдохновение, и он заиграл на леинре, подаренной ему вчера великой сморткой.
— Славься, город Саотими! — прозвучало начало стюра. В дверь постучали. Тридан отбросил леинру и бросился на порог. Увидев судью, он обрадовался и склонился в поклоне.
— Я по делу, — сообщила Ирмитзинэ.
— Конечно же, по делу! — подхватил Мирт. — У такого занятого чудотворца, как вы, даже не может быть так, чтобы все дела вдруг закончились. Ах, мне знакомы эти плотные графики… Такая скукота. Но вы, вероятно, уже привыкли? Я смотрел сейчас на город… Превосходно, восхитительно! Это ведь вы создавали его? Да-да, вы, кто же ещё? Ведь вы приложили более всех стараний по приведению нашего мира в порядок, даруя ему более-менее приличный вид! У меня до сих пор стоит пред глазами та картина, которую мне вчера посчастливилось увидеть, когда я прибежал к вам, запыхавшийся, и передал просьбу моего друга, которую вы в тот же час исполнили, придя ему на помощь…
— Хватит! — воскликнула смортка. Но лицо её осталось непроницаемым.
Мирт захихикал.
— Ах, я и забыл, что вы здесь по делу! О чём вы хотели поговорить?
— Расскажи мне о Фарлайте, Миртлей.
— Я о нём знаю очень мало. Вам надо было спросить Нефрону, они знакомы с детства…
Ирмитзинэ покачала головой.
— Не думаю, что мне удалось бы извлечь пользу из слов этой импульсивной дамы, думающей эмоциями. Может быть, тебе будет легче, если я задам наводящие вопросы?
— Я слушаю.
Судья открыла рот, чтобы задать первый вопрос, но вдруг прищурилась, внимательно глядя на собеседника, и не вымолвила ни слова. Мирту подумалось, что её посетила неожиданная мысль. Наконец, Ирмитзинэ спросила:
— Он не приходится тебе родственником?
— Нет. Мы даже не похожи! У меня лицо узкое, а у него круглое…
— Меня не интересует внешние различия. Может, какой-нибудь общий предок в пятом-шестом поколении?
— Откуда я могу знать?
— Нынешняя молодёжь совершенно не интересуется своей генеалогией. Раньше, бывало, спросишь у ребёнка, так он семейное древо поколений на десять опишет без запинок…
Смортка удовлетворённо сжала пальцы в замок.
— Но это не имело никакого отношения к делу. Итак. Первое, что мне надо знать — это его характер. Ты провёл с ним несколько дней; расскажи кратко, что успел подметить?
— Если я буду говорить честно, он меня потом побьёт.
— Он ничего не узнает.
— Хорошо. Он — высокомерный, вспыльчивый, мнительный, редко считается с мнением других, игнорирует всё то, что ему неинтересно.
— Прямо как Тьма, если бы она имела своё воплощение в мире плоти?
— Ну… Таких как он — сотни, если не тысячи.
— Может, он так реагирует на то, что получил высокий ранг в столь короткий срок? Бессознательно?
— Я… я не знаю. Откуда я могу знать.
— Ты же тридан. Ты видишь суть души.
— Ах, какой эпитет, — Мирт зарделся.
— А что-нибудь хорошее в твоём приятеле есть?
— Э… нет. Ну… Преданность делу, наверное.
— Что ж, Миртлей, спасибо за искренние ответы, — сказала Ирмитзинэ.
В коридоре она вынула из сумки карточку и черкнула пару символов на тзин-цо — шифрованном смотрском языке.
Ирмитзинэ добралась до конца балкона, спустилась по угловатой винтовой лестнице на террасу и пошла к другому крылу особняка, более старому, построенному на случай осады, и поэтому смахивающему на цитадель.
У входа прогуливался человек в грязной робе.
— Итцин, опять прохлаждаешься? — резко спросила смортка.
Уборщик вытянулся по стойке «смирно» и возразил, заявив, что он только что наводил порядок в старой зеркальной комнате.