В ожидании рассвета
Шрифт:
Фарлайт тронул кинжал большим пальцем и удивлённо отдёрнул его. Кинжал ужалил его, отобрав немного энергии. Человек сделал волшебное оружие!
Нет, не человек. Люди так не могут. Этот краснощёкий — точно сморт. Если бы на Церта в детстве примерили медальон, вся его жизнь сложилась бы иначе. Но где человек мог взять лунник, если демоны официально от них отказались? Сказать ему или нет? И ведь облака смортов подобны облакам людей, никто не мог даже распознать его, глядя планы энергии… Всё-таки лучше счастливое неведение, чем волна сожалений. Нет, не стоит ничего
Послышался тихий плач.
— Это дочь моя дочь, — сказал Церт, не сходя с места.
— Внучка? — подсказал Фарлайт.
— Да…
— Ты не собираешься её утихомирить?
Человек не понял фразу, и демон переспросил по-другому, наплевав на грамматику, чтобы Церту было проще:
— Девочка делать тихо — будешь?
Церт склонил голову в полупоклоне и бросился к внучке, а затем почему-то понёс её к гостю. Когда человек возвратился на «кухню» с девочкой на руках, Фарлайт удивился ещё больше. Мало того, что Церт оказался нереализовавшимся смортом, так ещё и на спине девочки подрагивали маленькие крылья!
— Её отец — бес, — сказал ремесленник.
— А мать — человек? — ляпнул Фарлайт.
— Конечно, — невозмутимо отозвался Церт и запел колыбельную. Нелепо звучала детская песня на демонском языке, как и хилые, недоразвитые крылышки нелепо смотрелись на спине девочки.
Со стороны улицы постучали, Церт, усадив ребёнка, схватил кинжал и побежал в прихожую. Сквозь уличный гам раздавался его голос, громко расхваливающий кинжал на демонском — Фарлайт понял это по его тону.
«Клиент дороже высокопоставленного гостя, значит?» — подумал Фарлайт недовольно. — «Надо было сразу ему сказать, чтоб принес мне одежду…»
Девочка снова захныкала. Демон взял её на руки, усиленно напрягая память, чтобы вспомнить хотя бы одну колыбельную, но безуспешно. Он принялся напевать свои мысли.
— Не повезло тебе. Люди тебя не примут, да и демоны тоже. А наши приняли бы? Тоже вряд ли… Ждёт тебя одна судьба — дорога вечного изгоя. Если тебя, конечно, не убьют раздражённые люди, которым понадобится выплеснуть злобу. Хорошо, что ты меня не понимаешь…
— Понимаю, — неожиданно произнесла девочка.
— Как? Я говорю на общем!
— Я знаю его, — прощебетала дочь дочери неудавшегося сморта.
— Тоже бродила около школ, как твой дедушка? — усмехнулся демон.
— Нет, меня мама моя учила, а её до этого папа мой учил… Учила меня, пока её не убили.
— Кто?
— Папа, — спокойно произнесла девочка. — Когда я вырасту, тоже его убью.
— Ты ещё мала говорить о таких вещах! — демон начал трясти девочку, считая, что укачивает её.
Фарлайт плохо знал местные законы. В его родной стране люди, конечно, имели прав ненамного больше скота, но убивать никого не позволялось, всё через суд, строго через него…
«Суд право имеющих — самый гуманный суд в мире», — подумал он. — «Кого б сожрать?»
Девочка мирно лежала у него на руках. Уже большая, чтобы хныкать по углам и проситься на руки. Манипулирует дедом, значит. Ну что ж, бесы — своеобразные аналоги триданов, что с них взять…
— То, что я сейчас сделаю, это ей же на благо, — сказал Фарлайт неизвестно кому.
Церт продолжал торговаться с покупателем. Как только они ударили по рукам, подошёл новый клиент. Церт шумно восторгался замечательными свойствами той чаши, которую присмотрел уважаемый тат-хтар, а сам обливался холодным потом. Там, в доме, оставался фраок, но и бросать покупателей было нельзя, его лавочку могли за такое и прикрыть. Человека больше беспокоило то, что гость может выразить недовольство, чем то, что его внучка осталась наедине с демоном: Церт недолюбливал «уродку».
Когда он вернулся в дом, фраока там уже не было: он вышел через чёрный ход. Девочка спала, закопавшись в свои тряпки, видна была только её голова с жидкими волосёнками. Церт пока ещё не знал, что его внучка обескровлена.
— Может, я почти ослеп, но сейчас я более зряч, чем когда-либо, — сказал Мирт существу, стоящему у него в ногах. Тридан не мог разобрать, кто это был; его глазам всё не становилось лучше. Он даже не был уверен, что это существо реально, а не появилось после очередного глотка криалиновой настойки.
— Пойдём, — кто-то взял его за руку.
Мирт еле поднялся. Земля качалась под ногами.
— Почему ты избит?
— Однажды я сбил девчонку, когда был верхом… Её родственники меня нашли. Отомстили. А потом меня нашли родственники тех, кто помер во время того дурацкого бунта, и я опять не мог сопротивляться.
— И ты начал пить, чтобы унять боль? Нет чтобы пойти к целителю.
— У меня такая боль, что её не уймёт ни один целитель… Но кто ты?
— Меня прислала Нефрона, она просила тебя найти… Я её коллега.
— Она в порядке? — встрепенулся Мирт.
— Конечно. Что с ней сделается…
Незнакомец повёл Мирта за собой. Тот засмущался, что своим затрапезным видом позорит достойного работника суда, но тот сказал тридану, чтобы он не волновался. Мирт не переставал мысленно превозносить Нефрону — какая же она чудесная, и какие у неё замечательные друзья… Даже в тумане больных глаз Мирт начал узнавать улицы. Скоро он будет дома. Наконец-то!
Благодетель, чьего лица Мирт так никогда больше не увидел, усадил тридана на диван и попрощался. Только Мирт расслабился, подумав, что оставлся один, как чьи-то сильные руки вновь подхватили его — на этот раз раздев и усадив в корыто — и принялись оттирать грязь жёсткой щёткой.
Мирт подумал, что Нефрона обижена на него за то, что он попал в тюрьму, и потому не разговаривает с ним; он попытался мысленно прикоснуться к ней и вздрогнул: то была не его возлюбленная.
— Кто здесь?
— Хеда, господин. Вы могли видеть меня в Пиминне. Я-то вас помню, а вы меня вряд ли.
— И правда не помню. Я не узнаю твой голос.
— Я дочка старейшины Сьяласа Грана.
— Всё равно не помню. Как ты сюда попала?
— Меня прислал отец, господин. Я добралась сегодня днём, дверь была незаперта…