В ожидании зимы
Шрифт:
Цветанка бесшумно скользнула на крыльцо и толкнула дверь, оставленную девочками приоткрытой. Ни одна половица не скрипнула под шагами воровки; свекровь Медвяны была занята купанием внука и не заметила её. Прислонившись к стене, Цветанка промокнула пот с лица чистым вышитым рушником, висевшим рядом.
Увидев её, кормившая грудью женщина вздрогнула и застыла. Её глаза под низко надетым повойником округлились от испуга, но ребёнка она держала по-прежнему крепко. Цветанка всмотрелась в детское личико: не дочку ли Нежаны она кормила? Все новорождённые дети казались на одно лицо, да и не успела она хорошенько рассмотреть
– Здравствуй, Медвяна, – вполголоса обратилась воровка к женщине. – Вам тут давеча ребёночка подкинули… Так вот, моя это дочка. Отдать вам её придётся. Мать у неё померла в родах, вот и пришлось мне искать для неё семью… А тут кормилица нашлась, так что забираю я её обратно. Уж простите.
Женщина защищающим движением прижала к себе ребёнка, отгораживая его руками, и подалась назад.
– Чужой ты… Не из наших мест, никогда тебя прежде не видела. Откуда моё имя знаешь? – дрожащим шёпотом спросила она.
– Так муж твой и назвал, когда кликал тебя в то утро, выйдя на крыльцо, – улыбнулась Цветанка. – Подь, мол, сюды, Медвяна, тут подкидышка оставили… Оттого и знаю. А ты своё дитя в то время кормила, а дочки твои старшие смотрели.
Женщина понемногу отходила от испуга – заморгала растерянно. Цветанка старалась говорить с нею мягко, по-доброму.
– Да, так всё и было, – пробормотала Медвяна. – Так значит, ты – отец? Мальчишка ещё совсем сам-то…
Цветанка не стала её разубеждать и что-то объяснять. Времени на разговор оставалось всё меньше: в любой миг могли войти.
– Да моя она, моя, – зашептала она, вкладывая в свои слова всё, что теснилось у неё в груди, но не могло пробиться к посуровевшим и колко смотревшим, пересохшим глазам. – Свет она мой в окошке. Пойми ты своим материнским, бабьим сердцем: не жить мне без неё. У тебя своих ребят – семеро по лавкам, а у меня она – одна-единственная.
Большие, медово-карие глаза Медвяны наполнились слезами, а яркие, полнокровные губы затряслись. Она не могла наглядеться на дитя напоследок.
– От груди хоть не отрывай, окаянный, – всхлипнула она. – Дай докормить!
– У кормилицы молока полно, она и докормит, – вынуждена была настоять Цветанка. И добавила мягче: – Спешу я, бабонька.
Медвяна медленно, не сводя покрасневших мокрых глаз с личика девочки, протянула её Цветанке.
– Ну, ин ладно… Хоть и прикипели мы сердцем к дитятку, но родная кровь – она и есть родная кровь. Ты, это… – Женщина плаксиво шмыгнула носом, подобрала слёзы вышитым рукавом. – Молодой ещё… Того и гляди – мачеху ей вскорости найдёшь… Невзлюбит она чужое дитё – ох, несладко бедняжечке придётся…
– Ты, баба, глупостей-то наперёд не выдумывай, – сурово отрезала, нахмурившись, Цветанка. – Не будет у неё никакой мачехи.
На пороге появилась свекровь, неся на руках завёрнутого в полотенце мальчика и ласково кудахча:
– Вот ты у нас какой чистенький, вот какой хорошенький… – И, увидев Цветанку с малышкой на руках, испугалась: – Ой, а это кто? И почто он Найдёнку нашу держит?
– Светланой её зовут, – сказала воровка, чувствуя, как пустота в груди заполняется тёплой, счастливой тяжестью.
Имя озарило её только что, единственно правильное и журавлино-крылатое, склеив осколки её сердца. Нет, не походила малышка на Бажена, она была вылитая мать – Нежана.
– Прощай, Медвяна. Прощай и ты, мамаша, – поклонилась Цветанка женщинам.
Вышла она не через калитку, а на глазах у потрясённых девочек перемахнула через плетень по невидимым ступенькам и понеслась домой. Весна разворачивала у неё за плечами крылья из радости, свежести небес, звонкого лесного покоя и пьянящего земляного духа от первых проталин, украшала ей голову венком из подснежниковой нежности. Девочка закричала было, но вскоре убаюкалась на бегу, а Цветанка, прикрывая её заячьим плащом, шептала:
– Светланка моя… Ты – мой свет в окошке. Никому тебя не отдам.
________________
22 лютовей – здесь: январь
23 молодка – недавно вышедшая замуж женщина
24 примерно 21,3 м
25 сечень – февраль
26 калкан – «панцирь» из плотной хрящевой ткани под кожей кабана
7. Тихая Роща
Родители и княгиня Лесияра дали своё благословение, и теперь брачный сговор оставалось закрепить при многих свидетелях, дабы все знали: Млада и Дарёна – обручённая пара, и дальше у них – только свадьба. Однако помолвку откладывали в ожидании, когда Млада оправится после тяжёлого отравления хмарью, полученного ею во время разведки в Воронецких землях, а Дарёна встанет на ноги после ранения. Три седмицы девушка провела в доме Твердяны, принимая отвар яснень-травы и делая с ним примочки к ране, а также посещая купель на Нярине; сама же оружейница вместе со старшей дочерью Гораной и супругой Зорицы, княжной Огнеславой, дневала и ночевала в кузне, выполняя какой-то большой и срочный заказ. Часто они даже не приходили домой спать, и матушка Крылинка ворчала:
– Вот же напасть какая… Так ведь и до смерти уработаться можно!
Зорица с дочкой Радой и Рагна относили им обеды и, возвращаясь домой, рассказывали об очередях из женщин и детей, также передававших еду остальным работницам. Кузня гудела денно и нощно, подземный перезвон доносился даже до дома, но что там ковалось, никто не мог сказать: заказ был окутан строжайшей тайной. Иногда Твердяна всё же изредка возвращалась домой – главным образом, чтобы навестить и подлечить Дарёну.
– Ну что вы там всё-таки делаете-то целыми днями? – ластясь к плечу супруги, попыталась однажды разузнать Крылинка.
– Снасть горную, – сухо ответила оружейница, усталая до синих кругов под глазами. – Новые копи открыли на юге, вот и понадобилось срочно.
– А тайну-то такую зачем из этого делать? – удивилась Крылинка.
– Откуда мне знать? – коротко отрезала глава семьи. – Я в дела государственные не лезу, моё дело маленькое – заказ принять и исполнить. Всё, мать, хватит расспросов, дай умыться.
Что-то зловеще-печальное слышалось в её молчании, и матушка Крылинка умолкла, охваченная тревогой. Её чуткое сердце за годы совместной жизни изучило наизусть все выражения глаз и лица супруги; по движению бровей или по складу губ Крылинка могла с точностью угадать, в каком Твердяна была настроении, и какие события это настроение предвещало. Однако подобной сосредоточенной угрюмости она не видела никогда прежде, и это её пугало. Твердяна между тем умыла лицо и руки, наскоро съела сытный обед, после чего пошла к Дарёне в комнату.