В ожидании
Шрифт:
– Для вас, сэр, я готов на что угодно, только не на это. Нет, только не на это, – повторил, попятившись, сэр Лоренс.
– Я этого опасался, – заметил маркиз. – А меня уверяют, что она не лишена динамизма. Ничего не поделаешь! Я любил вашего отца, генерал, продолжал он более серьёзным тоном. – Если слово его внука окажется менее весомым, чем слово каких-то метисов – погонщиков мулов, значит, мы достигли такой степени альтруизма в нашей стране, что едва ли выживем. Я извещу вас о том, что ответит мой племянник. До свидания, генерал, до свидания, милый юноша. Шрам у вас жуткий. До свидания, молодой Монт. Вы неисправимы.
Спускаясь по лестнице, сэр Лоренс взглянул на часы:
– Это отняло у нас двадцать минут. С дорогой, скажем, двадцать пять. Такого темпа не знают и в Америке, а нам ещё, кроме того, чуть не всучили удлинённую девицу. Теперь – в "Кофейню", к Халлорсену.
И они двинулись по направлению к Сент-Джеймс-стрит.
– Эта улица, – продолжал сэр Лоренс, – Мекка западного мужчины, так же как рю де ла Пе – Мекка западной женщины.
Он иронически оглядел спутников. Превосходные образцы англичан! В любой другой стране они стали бы предметом зависти и насмешек. Люди, которые во всей Британской империи работают и предаются исконно британским развлечениям, сотворены более или менее по образу и подобию этих. Над этой породой никогда не заходит солнце. История присмотрелась к ней и решила, что ей суждена долгая жизнь. Сатира мечет в неё стрелы, но они отскакивают, словно от невидимой брони. "Эта порода, – думал баронет, шагает по просторам Времени, ничем не выделяясь, не блистая ни учёностью, ни силой, ни прочими добродетелями, которые ей заменяет бессознательное, но непоколебимое убеждение в своей предызбранности".
– Я считаю, что абсолютный центр вселенной – здесь, – сказал сэр Лоренс у дверей "Кофейни". – Другие относят его на Северный полюс, в Рим, на Монмартр. Я же нахожу, что он – в "Кофейне", старейшем и, судя по состоянию умывальника, наихудшем клубе мира. Хотите умыться или отложите омовение до более приятного случая? Договорились. В таком случае присядем и подождём апостола патентованных ванн. Он кажется мне очень энергичным парнем. Жаль, что нельзя устроить матч между ним и маркизом. Я бы поставил на старика.
– Вот он, – сказал Хьюберт.
В низком холле старейшего клуба мира американец казался особенно высоким.
– Сэр Лоренс Монт! – окликнул он. – Здравствуйте, капитан! Генерал сэр Конуэй Черрел? Счастлив познакомиться, генерал. Чем могу служить, джентльмены?
Он выслушал рассказ сэра Лоренса со все возраставшей серьёзностью.
– Это чересчур! Нет, не могу посидеть с вами. Сейчас же еду к боливийскому послу. Кстати, капитан, у меня сохранился адрес вашего Мануэля. Я телеграфирую нашему консулу в Ла Пас, чтобы тот немедленно сиял с него показания, подтверждающие вашу правоту. Ну кто бы мог предположить, что получится такая чертовщина! Прошу прощения, джентльмены, но я не успокоюсь, пока не отправлю телеграмму.
Сделав общий поклон, Халлорсен удалился. Трое англичан снова сели.
– Старику Шропширу нельзя зевать: он того и гляди его обгонимсказал сэр Лоренс.
– Так это и есть Халлорсен? Интересный мужчина! – заметил генерал.
Хьюберт помолчал. Он был растроган.
XVII
Встревоженные и притихшие девушки вели машину к приходу святого Августина в Лугах.
– Даже не знаю, кого мне больше всего жаль, – неожиданно заговорила Динни. – Я никогда раньше не думала о помешательстве. Его либо осмеивают, либо скрывают. А по-моему, это самое страшное на свете – особенно когда оно не полное, как у него.
Джин изумлённо поглядела на подругу, – ей ещё не доводилось видеть Динни без маски юмора.
– Куда теперь?
– Вот сюда. Пересечём Юстен-род. Вряд ли тётя Мэй сможет приютить нас. У неё вечно торчат разные благотворители, посещающие трущобы. Если там нельзя остановиться, позвоним Флёр. Жаль, что я не вспомнила о ней раньше.
Предчувствия Динни оправдались: дом был набит гостями, и тётя Мэй куда-то ушла, дядя Хилери сидел у себя.
– Раз уж мы заехали, давай спросим, может ли Хилери обвенчать вас, шепнула Динни.
Улучив свободную минуту, в первый раз за трое суток, Хилери, без пиджака, делал модель норманской ладьи. Работа над моделями старинных кораблей стала теперь излюбленным отдыхом человека, у которого уже не оставалось ни досуга, ни сил для альпинизма. Изготовление корабликов отнимало больше времени, чем любое другое занятие, а времени у Хилери было меньше, чем у кого бы то ни было. Но с этим он пока ещё не считался. Обменявшись с Джин рукопожатием, он извинился и попросил разрешения продолжать работу.
Динни немедленно перешла к делу:
– Дядя Хилери, Джин выходит за Хьюберта. Они хотят пожениться по особому разрешению. Так вот, мы приехали спросить, не обвенчаете ли вы их.
Хилери отложил стамеску, прищурил глаза так, что они превратились в узкие щёлочки, и спросил:
– Боитесь передумать?
– Ни капельки, – возразила Джин.
Хилери пристально посмотрел на неё. Двумя словами и одним взглядом она ясно дала ему понять, что перед ним – женщина с характером.
– Я встречался с вашим отцом, – сказал он. – Он не любит торопиться в таких делах.
– У отца нет никаких возражений против брака.
– Это правда, – подтвердила Динни. – Я с ним говорила.
– А как твой отец, дорогая?
– Он согласится.
– Если так, я готов, – сказал Хилери, вновь прижав стамеску к корме кораблика. – Раз вы твёрдо все решили, нет смысла тянуть.
Он повернулся к Джин:
– Из вас должна получиться хорошая альпинистка. Жаль, что сейчас не сезон, не то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. А почему бы вам не поплавать на рыбачьей шхуне по Северному морю?
– Дядя Хилери отказался от места декана, – вставила Динни. – Он славится своим аскетизмом.
– Смирение – паче гордости, Динни. Признаюсь откровенно: виноград оказался для меня зелен. До сих пор не могу себе простить, что отказался от лёгкой жизни. А времени сколько было бы! Вырезай себе модели хоть всех судов на свете, читай газеты и отращивай брюшко. Твоя тётка тоже не устаёт попрекать меня. Как вспомню, чего достигал дядя Катберт своим достойным видом и каким он был на смертном одре, так и вижу всю свою попусту растраченную жизнь и то место, куда я пойду, когда меня вынесут ногами вперёд. А ваш отец постарел, мисс Тесбери?