В параболах солнечного света
Шрифт:
греческую скульптуру, но и произведения из Египта, Японии и Китая. На вершине развития стиля искусство, несмотря на свои национальные и расовые различия, выражает простоту, совершенные пропорции, ясность выражения подобно платоновскому «эйдосу» в человеческом проявлении.
Когда картина завершена, художник исчезает с ее полотна. До этого момента незавершенность композиции, удары кисти свидетельствовали о присутствии автора. Но как только в картине появляется ритм целого, она больше не принадлежит никому. Картина допускает к себе наш глаз, но не руки, кому бы они не принадлежали.
Хотя статья Вальтера Беньямина об искусстве в эпоху механической репродукции получила
Однажды, слушая лекцию одного популярного художника о его творчестве, я обнаружил чудовищное расхождение между его замечательным визуальным талантом и абсолютно пустым умом. Его живопись приятно смотрится, но она тривиально изображает тривиальности. То, чего не хватает этому художнику, это не образование. Некоторые великие художники были менее образованы, чем он. Ему не достает постоянного интереса к глубинным основам жизни, к проблемам рождения и смерти, любви и веры, опасности и защищенности, богатства и простоты, страха и гармонии. Сколько талантов в искусстве, литературе и музыке расходуют свой дар в пустоту!
Дидро принадлежит одна из ранних нападок на теорию, согласно которой искусство дублирует природу. В своем «Диалоге об актере» он доказывает, что игра актера, обуреваемого страстями, кажется странной на сцене, зато игра актера, который будет контролировать свои страсти, будет выглядеть вполне естественно. Дидро называет это «парадоксом» и это действительно парадокс — игнорировать различие между искусством и природой.
Пилигримаж во Флоренцию сегодня обнаруживает исчезновение великих оригиналов. В мрачный день «Троица» Мазаччо в церкви «Санта Мария Новелла», так хорошо известная по репродукциям, кажется темным пятном на стене. Его же стенная роспись в церкви «Санта Мария дель Кармине» застраивается лесами. Рафаэль вывозится из галереи Уфицци на реставрацию. Экран из пластика, которым завешивают другие шедевры, чтобы их не трогали посетители, приводит к тому, что зрители видят только свое собственное отражение. Многовековая грязь скрывает краски, а мрак церквей погружает их в темноту. «Давид» Микеланджело возвышается на своем пьедестале, но расстреливается фотокамерами как новый Себастьян. Посещение Венеры в собрании Медичи ограничивается тремя минутами. В конце концов, изнуренный пилигрим ковыляет домой, чтобы там неторопливо перелистывать яркие репродукции в своих альбомах об искусстве.
Среди философов существует эпидемия представлять себя экспертами искусства или науки, откуда они заимствуют свои тезисы. Это проявляется в фальшивой оригинальности, которой пользуются наши профессора эстетики. Философы они часто используют третью часть квартета Бетховена или панно мастера Барберини, хотя их положения настолько тривиальны, что они бы могли быть проиллюстрированы народной песенкой или пейзажем из календаря.
Характеры Стендаля странным образом напоминают мне те асбестовые покрытия, которые делались на старых асбестовых лампах. Маленькие цилиндрики освещали комнату ясным светом. Точно также мужчины и
Я считаю, что абстрактное мышление находит себя в царстве пространственных отношений. Подобную же идею высказал и другой психолог, который предположил, что пространственное мышление это ничто иное, как это пережиток того времени, когда активность мышления была ограничена ориентацией в пространстве. Некоторые люди долгое время стремятся избегать аналогий между взаимоотношений концепций и конфигурацией пространства.
Мой внук и я часто рисовали наш особняк на берегу океана в окружении деревьев. Однажды мы сидели в ста метрах от дома уже в темноте, и было трудно различать все детали. Я сказал ему: «То, чего ты не видишь, не рисуй». Но вскоре я понял, как трудно ему последовать моему совету. В течение многих веков в Западном искусстве практиковалась свобода рисовать то, что когда-либо видел.
Я заметил, что великие художники далеко не всегда укладываются в рамки того стиля, к которому их приписывают историки искусства. Например, Микеланджело не принадлежит ни Ренессансу, ни Барокко. Должны ли мы относить Баха к барочной музыке, или к тому романтическому направлению, которое уже вело к Бетховену? Великих художников трудно классифицировать. Они занимают в истории искусства место, которое оказывается мостом между тем, что им предшествовало и тем, что за ними последовало. Эта свобода великих личностей находить себя в истории так очаровывает нас, но в такой же мере и раздражает других.
«Йейтс» в стихотворении «Проклятие Адама» говорит: «И кисть художника мечты его съедает».
Не существует удачных космологических теорий у тех, кто полагает, что существует какой-то единственный универс, окруженный пустотой. Можно ли считать закономерным мир, в котором события происходят только раз и в одном и том же месте? Похоже, что одни и те же законы существуют повсюду, одни и те же события происходят повсюду. Поэтому, во всяком случае вначале, одни и те же явления встречаются повсюду или вообще нигде.
Гармоническое единство тела и духа — это большая иллюзия, свойственная молодым и здоровым. Когда тело подвержено болезням или травмам, оно ведет себя довольно странно. Как редко оно разумно и с уверенностью следует поведению ума. Оно часто подводит нас. К тому же, мы часто совершенно не знаем, как защитить себя. Для этого надо призывать экспертов. А мы сами оказываемся совершенно бестолковыми. Йейтс говорил о своей душе:
Что мне делать с этим абсурдом.
Я как карикатура во весь рост Дряхлый возраст привязался ко мне Как к собаке длинный хвост.
(«Башня». Пер. В. Шестакова)
1984
Сьюзен Лангер начинает главу о музыке в своей книге «Философия в новом ключе» с замечания о том, что греческая ваза — это произведение искусства, а горшок для бобов — это только артефакт, который может быть изготовлен в «хорошей форме». Николаус Певзнер начинает свою книгу об европейской архитектуре со следующего замечания: «Велосипед — это сооружение, собор Линкольна — это произведение архитектуры». Это различие очевидно, потому что только последнее заключает в себе «эстетическое начало». Мое собственное убеждение всегда заключалось в том, сто пока вы не обнаружите эстетическое выражение в хорошей форме, простой или сложной, природной или сделанной человеком, признанной или непризнанной искусством, вы никогда не обнаружите корни искусства, которые вырастают на почве универсальной перцептивной экспрессии. Видеть различие между искусством и не-искусством все равно, что искать точку различения между красотой и банальностью.