В плену королевских пристрастий
Шрифт:
— Ты кстати зря старалась, я не буду есть, что ты принесла, и отцу расскажу, что ты еду воровала.
— Я не воровала, мне твоя мама дала.
— Для меня?
— Я ей не сказала для кого. Я ее попросила, и она дала.
— Все равно тебе от отца влетит, если узнает он.
— Ну и пусть. Я и за ужином ему сказала, что считаю, что нельзя человека, который к тому же растет, голодом морить, только не послушал он меня. И сейчас я скрывать не буду… Пусть наказывает, если хочет.
— Ты из-за меня согласишься наказание вытерпеть?
— Я знаю, что такое голодать, и не хочу, чтобы голодал ты.
— Вот попадешь отцу под горячую руку, по-другому заговоришь.
— Думаешь, меня никогда не били? — Арни услышал, как явственно усмехнулась Алина.
— В монастыре что ли? — озадаченно спросил он.
— И в монастыре тоже… Так что не пугай, не боюсь я. Ты ешь, лучше давай, а я пойду, стемнело уже совсем.
— Алина, постой, я спросить хотел.
— Ну, спрашивай.
— Ты ведь не хочешь в монастырь возвращаться?
— Почему не хочу? Хочу. Только Громита, как ты его называешь, бросить не могу… и даже если твой отец вернет его мне, в монастырь меня с ним вряд ли пустят обратно, после того как мать Калерия отдала его твоему отцу. Так что вернуться теперь никак не могу…
В это время послышались шаги и грозный голос отца:
— Алина ты здесь?
— Да.
— И что ты тут делаешь?
"Пусть молчит или придумает что-то" — подумалось Арни.
И ту же услышал как та, не лукавя, ответила:
— Я принесла поесть Арни, а потом мы разговаривали.
"Вот идиотка, ну кто ее за язык тянул" — пронеслось в голове Арни, и он испуганно замер, ожидая, чем закончится разговор.
— Ты ведь знала, что я запретил его кормить, — проговорил отец с явным раздражением в голосе.
— Мне Вы не запрещали, и я не обещала выполнять Ваш запрет, потому что считаю Ваш запрет неправильным и несправедливым, и если у меня будет возможность, я и в другой раз принесу ему еду.
— Алина, ты живешь в моем доме, поэтому ты обязана подчиняться моим требованиям. Даже если ты считаешь, что они неправильные и несправедливые. Понятно тебе? Поэтому ты сейчас же пообещаешь мне, что больше без моего разрешения еду ему не принесешь, — потребовал отец.
— Нет, я не буду этого обещать, — в тихом голосе девочки слышалась непоколебимая решительность.
— Ах так? Не будешь, значит?
Арни очень хорошо знал эти интонации в голосе отца и знал, что может последовать дальше. Он моментально вскарабкался на ящик и громко крикнул в окошечко:
— Папа, я извинюсь, извинюсь перед ней. Выпусти меня, пожалуйста, я понял, что был неправ.
— Ну что ж… — Грегор глубоко вздохнул, — В этом случае мое требование более ненадобно, и значит, настаивать на нем смысла нет. Подожди, Алина, я выпущу сына, и он извинится. А потом можешь идти, но на будущее учти, я не терплю, когда мне перечат, к тому же в моем собственном доме, и хоть человек я не злой, но подобное не спускаю.
Алина в ответ промолчала. Она дождалась, чтоб Грегор выпустил Арни, и тот перед ней извинился, после чего ответив: "Прости тебя Господи, а я давно простила", пожелала всем доброй ночи и ушла.
Утром Арни прибежал к матери:
— Мам, можно мы с Алиной и Николкой в лес сходим за ягодами?
— А она согласилась?
— Да, мам, она сказала, что если ты разрешишь, с удовольствием пойдет.
— Тогда идите. Корзинки в сарае возьми. И чтоб к обеду были!
— Хорошо, мам, — Арни согласно кивнул и выскочил за дверь.
Ближе к обеду Римма стала волноваться, но выйдя за ворота, увидела на дороге ребят возвращающихся из леса. Арни нес на плечах Николку, а рядом шла Алина и несла две полные корзинки ягод.
— Мам, а я велхом еду! — закричал, увидевший ее Николка.
— Так ты и не особо устал, раз так кричать горазд, — рассмеялся Арни и, нагнувшись, спустил братишку на землю, — А ныл всю обратную дорогу.
— Так я отдыхнул, пока велхом ехал, — Николка радостно бросился на встречу матери, — Мам, а мы столико ягод насобилали… вон сколико много.
— Вот, молодцы, — Римма подхватила его на руки и, глядя на перемазанный ягодами рот и щеки сынишки, заметила, — а ты я вижу, в рот в основном собирал.
— Я в лот толико чуть посибилал, а потом Алине в колзинку… а она иногда мне в лот давала…
— Понятно, — кивнула Римма и, обернувшись к подходящему Арни удовлетворенно отметила, что тот, как только спустил Николку с плеч, вял у Алины корзинки с ягодами. А потом ее взгляд упал на разорванный рукав рубашки старшего сына:
— Как это тебя угораздило, Арни? В лесу упал что ли? Не расшибся?
— Нет, не расшибся. У меня только рубашка порвалась, а так все нормально, ты не ругайся, мам, я сам могу зашить…
— Да не ругаюсь я, рубашка не стоит того, зашьют ее тебе. Самое главное, что ты не расшибся.
— Спасибо, мамочка, ты — чудо, — Арни ласково и немного неуклюже чмокнул мать в щеку.
Римма польщено улыбнулась, — Да ладно тебе… — и краем глаза заметила как Арни едва заметно подмигнул Алине, как будто сказать хотел, мол видишь, говорил тебе все будет в порядке, и тут в разговор вмешался Николка, сидевший у нее на руках.
— Это он с лебятами подлался мам, поэтому и лукав полвал… Но он им здолово наподдал, они, знаешь, как от него улепетывали…
— Так… — Римма с укором посмотрела на старшего сына, — Опять дерешься…
— Он плавильно длался, мам. Они над Алиной смеялись и обзывали ее нищенкой… А Ални им сказал, что она тепель наша и никакая не нищенка и наподдал… плавда потом Алина сказала, что она вовсе не наша и вооще ничья… Но она не плава, плавда, мам? Она тепель наша.
— Ладно, пошли обедать, сорванцы, — Римма решила обойти непростой вопрос Николки, — Поди проголодались в лесу, а у меня обед уже готов.