В Плену Красной Розы

Адамов Марк

Варион принял протянутый ему лист дурмана. Ещё зелёный и почти не подсохший, в отличие от жалких ошмётков, которыми торговали в Басселе. Он поднял лист так, чтобы тот закрыл собой огни в подсвечнике. Казалось, что поверх глубоких прожилок даже сохранилась роса.

Чушь, конечно. Кусты дурмана любили тепло, и в Западных Королевствах скудный урожай собирали только к концу лета. И то – в южных Вальдаре и Мерании.

– А с вами лечиться приятнее, – Химера растянул лист поверх языка.

– В моём деле главное, чтобы все чувствовали себя спокойно, – Алама не стала

жевать и вернула мешочек с дурманом на стол. – Видишь ли, Смева лечит тело, Далёкая Звезда – душу. Я же лечу разум.

Варион придавил лист к нёбу и растеребил его кончиком языка. Впервые с пробуждения в обители боль отступала.

– Далёкая Звезда завещала заботиться о теле и душе, – важно подметил Лис. – Не было там никакого разума. И это вам говорит человек, который в храмы заходит, только чтобы зимой погреться.

– Заветам Далёкой Звезды уже семьсот лет, друг мой, – Алама не оскорбилась. Напротив, она положила руки себе на колени и выдвинулась ближе к Химере. – С тех пор мы покорили Большую Землю от Анорского моря до самого севера. Мы многому научились и многое узнали. Например, что о здоровье рассудка тоже следует заботиться.

– Мой рассудок в порядке.

– Смева так не считает, – служительница смотрела прямо и медленно моргала. Отчего-то Химере захотелось отвернуться. – Как тебя зовут, друг мой?

– Пусть будет Дарон.

– Мне понадобится твоё настоящее имя, – Алама прищурилась. – Моё ты знаешь. Разве не стыдно обманывать в таком случае? Что случится, если я узнаю твоё настоящее имя?

– Вы узнаете, что меня разыскивают в Басселе за украденное седло и сдадите герцогу Содагару, например.

– Я никогда не была в Летаре, и меня это устраивает, – служительница коснулась здоровой руки Лиса. – Попробуй открыться мне. Каждая ложь – это камень на твоей груди. Сбрось хотя бы один – и почувствуешь разницу.

Ладонь Аламы была тёплой, как воздух вокруг очага. По-домашнему, по-доброму.

– Варион, – Химера вздохнул. Как ему показалось, вышло и впрямь легче обычного. – Меня зовут Варион.

– Здравствуй, Варион, – Алама убрала руку. – Расскажешь мне, что тебя гложет?

– На это понадобится очень много времени.

– До вечерней молитвы его предостаточно. До Последнего Звездопада – тем более.

– И всё же свои беды я оставлю при себе.

Служительница горько вздохнула, прихватила двумя пальцами прядь своих волос и поднесла её к глазам.

– Друг мой, меня стесняться не нужно, – произнесла женщина. – Представь, что говоришь со своим отражением. Мы ведь никогда даже не увидимся за пределами этой комнаты.

– Вот как? – Химера почесал за правым ухом. – Жаль. Я надеялся, вы меня навестите как-нибудь ночью, когда мой противный сосед уснёт.

– А ты мне тогда расскажешь, что тебя гложет? Дело в твоём новом лице?

– Скорее, в том, что лица у меня больше нет, – Варион опустил голову, подбородок упёрся в грудь. – Смева требует, чтобы я радовался. Выжил ведь! А чего толку, если на меня теперь ни одна женщина без слёз не взглянет?

– Так в этом дело? – Алама многозначительно хмыкнула. – Ты боишься, что не сможешь

жениться?

– Причём тут женитьба? – раздражение прорвалось в голос Лиса. – Раньше они мне улыбались, когда я просто шёл мимо. Подмигивали, шептались. В борделе как-то скинули цену, между прочим. А теперь будут отворачиваться или смеяться.

– Откуда ты знаешь? Разве ты уже был где-то, кроме комнаты с, как ты сказал, противным соседом?

– Я могу предполагать.

– Неблагодарное это дело – предполагать. Что с того, что кто-то от тебя отвернётся, пока ты будешь идти по улице? Кто тебе этот человек? Давай лучше представим, что скажут те, кто тебе дорог. И кому дорог ты.

– Думаете, такие вообще существуют?

– Ты же не один был на том маяке. Выбери кого-нибудь из людей, кто тоже был там. Представь, что он прямо сейчас заходит в эту комнату. Что вы друг другу скажете?

Химера сразу подумал о Крысолове. Что он сделает, когда увидит Вариона? Отшатнётся, потом покосится на пропитанные кровью повязки. Спросит, как он себя чувствует. Непременно расскажет о том, как сложно пришлось ему самому, о своих немыслимых страданиях. И они вспомнят, ради чего всё это было.

Варион сжал кулак. Альхиор мёртв. Он мёртв. Его прах собрали в простецкую урну, а череп готовят выставить на потеху рыцарям.

– Мы скажем, что победили, – промолвил Химера.

– А что было бы, если бы вы проиграли?

– Подохли бы все до единого. Вы, возможно – тоже.

– Видишь? Разве это не повод порадоваться? Разве тебе нечем гордиться, кроме лица?

Ногти Химеры со скрипом терзали бархатную обивку кресла. Он мог сбежать, пока Каддар и Мариш сдерживали Альхиора. Он мог не возвращаться в Приют, когда Кранц натравил на него гвардию. Он мог жить дальше, оставив позади тех, о ком приходилось заботиться день ото дня.

Но какой толк от такой жизни? Ему хотелось вновь послушать байки Полоза и туманные советы Вдовы. Посмотреть, как неловко Ним с Крысоловом отводят взгляд и притворяются, будто ничего между ними нет. Пожевать листья с Бертольдом, поспорить с Арбо.

Пока что его ждала лишь белая комната с призраком Каддара Бреккского.

– Мы закончили? – спросил Лис.

– Думаю, можем пока закончить, – Алама кивнула. – Познавать свой разум – работа сложная. Первое время будет очень непросто. Так что я предпочитаю двигаться помаленьку.

– И зачем оно мне надо? – Химера нехотя выбрался из кресла.

– Чтобы одолеть самого опасного врага, – служительница подняла голову, и отблеск свечей зловеще мелькнул в её глазах. – Того, что прячется внутри тебя. Что же, полагаю, дорогу до комнаты ты найдёшь и сам.

Варион такое доверие оценил. Он задержался в коридоре верхнего этажа и несколько раз посмотрел через плечо, но никто не следил за ним. Редкое удовольствие.

Лис проковылял по ступеням и замер посреди своего этажа. Вернулись белые стены и одинаковые двери с круглыми ручками, а за ними вновь пришло ощущение, будто светлая краска была не более, чем обманкой. Химера готов был поклясться, что видел очертания толстых прутьев сквозь белизну стен.