В плену Левиафана
Шрифт:
До сих пор тоннель был единственной надеждой юноши на спасение, теперь надежд стало на две больше. Из грота вели сразу три — совершенно одинаковых — прохода, чуть более узких и низких, чем главная магистраль. Алекс тщетно шарил лучом фонарика по стенам в поисках хоть каких-нибудь подсказок. Ну что за урод этот Игнасио?! Разве трудно было повесить здесь карту-схему, которая позволила бы сориентироваться в подземном лабиринте? Или хотя бы оставить все объясняющую надпись «Выход». Или указать путь стрелками — и стрелок оказалось бы достаточно. Но их не было, ни одной.
После недолгих размышлений Алекс решил попытать счастья в правом крайнем тоннельчике. Если он окончится тупиком или возникнет какая-нибудь неприятная и непредвиденная ситуация, всегда можно вернуться в грот. Главное,
Прежде чем отправиться в путь, Алекс вернулся к двери и просунул доску в намертво приваренную ручку на внешней стороне. Это была простая мера предосторожности — на случай, если неизвестный убийца передумает и решит-таки покончить с ним. Убийца наивно полагал, что запирает Алекса в подвале, но теперь оказался запертым сам! Доска подошла идеально, и настроение молодого человека сразу же улучшилось: он все делает правильно, вот плотники из высших сфер и решили помочь ему. Подать знак — ты молодчина, Алекс! И ты на верном пути.
Насколько верном — станет ясно очень скоро. Интересно только, кто пробил этот тоннель? Игнасио и его люди, или он существовал задолго до них? В городских легендах К. ни разу не упоминалось о рукотворном лабиринте в сердце гор, здесь не велось никаких разработок и не было шахт по добыче каких-либо полезных ископаемых. Если все провернул инженерный гений Игнасио, он должен был выбрать оптимальный вариант прохождения сквозь скальную породу, а до этого хорошо изучить ее. Реставрация форта альпийских стрелков и его последующее преображение в «Левиафан» прошли в рекордно короткие сроки и никто бы не уложился в них, будь этот тоннель слишком длинным. Следовательно, выход на поверхность может ожидать Алекса в самое ближайшее время. Ободренный этой мыслью, он сломя голову понесся по правому рукаву тоннеля. Поначалу бежать было довольно легко, никаких особых препятствий в виде завалов и отдельных камней, валяющихся под ногами, он не встретил. Напротив, тоннель казался вычищенным, как дом к Рождеству, абсолютно стерильным. На фоне этой стерильности грот с каской, который он недавно оставил, выглядел чудовищно захламленным, а окурки — специально подброшенными. Да-да, именно такими они виделись Алексу издалека: частью какой-то малопонятной инсталляции.
Пара самокруток и вполне обычные сигареты с золотым кольцом вокруг фильтра, под кольцом — название марки: «BENSON&HEDGES». Странным было не то, что Алекс запомнил это название, а то, что он не мог запомнить его в принципе. Окурки лишь пару раз попали в луч его фонарика, он не поднимал их, не рассматривал вблизи, просто зафиксировал в мозгу — «окурки». Вот и все.
Так откуда же всплыли «BENSON&HEDGES»?
Сам Алекс не курит и не следит за рынком табачных изделий, из всего обилия сигарет он может вспомнить только «Camel» и «Marlboro», да еще «Dannemann». Кэмел — грустный одногорбый верблюд, наряженный в гетры американского морпеха, Мальборо — ковбой, а внутри «Даннеманна» перекатываются вишневые косточки.
Любимые сигариллы Кьяры.
Она курила и самокрутки, и трубку, но сигарет «BENSON&HEDGES» Алекс не припомнит. И это мучает его — непонятно почему. Или название связано с другими окурками, которые лежали в пепельнице на столике возле камина?..
Чистота в маленьком тоннеле Алексу не по душе.
Он все еще бежит вперед, ни на что не натыкаясь. Впереди по-прежнему маячит тьма, а звук его собственных шагов все больше напоминает стук камешков, брошенных в жестянку.
В какой-то момент он готов был сдаться и перейти на шаг — осторожный, неторопливый. В очертаниях тоннеля (какими их видит тонкий луч «Mag-Lite») не произошло никаких существенных изменений. Тоннель не сужается и не расширяется, не уводит вниз по наклонной, не поднимает вверх по восходящей. И поверхность стен не изменилась ни на йоту — они ровно такие, какими были и минуту, и пять минут назад. А может быть, час: ощущение времени покинуло Алекса, к тому же он чувствует боль в ушах. Не резкую, но чрезвычайно неприятную. Так бывает при взлете, когда самолет набирает высоту. Но откуда Алексу знать, как самолет набирает высоту и что при этом происходит? Он никогда не летал на самолетах, даже в Прагу умудрился скататься на поезде, из соображений экономии. А мечты о том, чтобы подняться в небо с Лео на умопомрачительном двухместном красавце «Стилетто», не в счет. Подумать о самолетной боли в ушах могла бы Кьяра (ее опыту перелетов, в том числе трансатлантических, может позавидовать любой); о них мог бы подумать Лео и даже Сэб. Но не Алекс. И это приравнивает его к привязанной к земле кошке Даджи. С той лишь разницей, что Даджи никогда бы не позволила впутать себя в историю, в которую впутался Алекс.
Кончится или нет этот чертов тоннель?
Он готов сдаться. Перейти на шаг. Остановиться. Но в этот самый момент тоннельная дыра меняет свои очертания. До сих пор они выглядели точной копией скругленной двери с колесом, а теперь неожиданно расширились. Неужели его мучениям и кромешной неизвестности приходит конец?..
Такого разочарования Алекс еще не испытывал. Остается только орать в голос, что он и делает:
— Черт! Черт! Черт! Будь ты проклят, Лео!..
Окурки на полу. Коробка со строительным мусором, разбитая оранжевая каска. Он вернулся ровно туда, откуда начал свой путь. Алекс не понимает, как это могло произойти: тоннель не забирал влево, он был прям, как стрела! И вот, пожалуйста: он вынырнул в исходной точке, но из левого рукава. Есть от чего прийти в отчаяние.
Впрочем, остается еще один проход — тот, что в середине.
Теперь Алекс будет умнее и осторожнее, он не станет нестись по центральному рукаву сломя голову. И не станет отвлекаться на праздные размышления о неудобствах, что причиняют ушным раковинам самолеты. И на кошку Даджи он тоже не взглянет, и на вишневые косточки. Пухлые кучевые облака необязательных мыслей и воспоминаний заслоняют реальность, в которой так легко можно пройти мимо чего-то важного. В его, Алекса, случае — мимо спасения. Им может быть что угодно — потайная дверь в стене, люк в полу или просто замаскированный куском фанеры лаз: совсем недавно они казались Алексу нежелательными элементами, но теперь он думает иначе.
Он будет внимательным и осторожным, да.
Поначалу центральный рукав показался Алексу точной копией двух других: та же вымороженная стерильность, тот же монотонный рисунок скальных пород. Но стоило ему преодолеть первые триста метров, как все начало меняться. Изменения были несущественными и относились к мелким предметам под ногами, их время от времени выхватывал луч фонарика: деревянные щепы, болты и гайки, промасленные тряпки и обрывки плотной бумаги. Затем Алекс нашел канат с навешенными на него красными тесемками (им обычно огораживают котлованы) и — обрывок брезентового ремня, который показался ему смутно знакомым. Кожаный карабин на конце! Так и есть — вторая часть ремня лежит в кармане полушубка. Алекс поднял обрывок и сунул его в карман — к собрату, а легкий канат набросил на плечо, свернув наподобие лассо. По здравом размышлении, пользы от каната было намного больше, чем от брезентового ремня: в нем около пятнадцати метров, возможно именно их не будет доставать Алексу в самый ответственный момент. Но теперь и эта проблема улажена.
Следующей его находкой стала пачка сигарет «BENSON&HEDGES». Она обрадовала бы курильщика, по каким-то причинам оставшегося без курева. Она обрадовала бы Кьяру, которая смолит как паровоз, ведь ее сигариллы остались на столике возле камина. Кьяра обязательно подняла бы пачку, если бы проходила здесь.
Если бы была такой внимательной, как Алекс, и если бы у нее был фонарик.
Но «BENSON&HEDGES» никто не заинтересовался. Никто не подбил ее ногой, как сделал он. Никто не удивился тяжести пачки, не заглянул внутрь.