В подполье встретишь только крыс
Шрифт:
– Да, я.
– Вот видите, сколь одиозна ваша фамилия. Я сразу вспомнил. А вы думаете, у рабочих память хуже? Разговоров не оберешься. Попробуй, разъясни, как человек из рабочих вышел в генералы, а оттуда снова в рабочие. Да и вообще вам не надо даже и пробовать поступать на крупные предприятия. Эти предприятия – цитадели рабочего класса, и их надо держать в чистоте.
– Так что же мне теперь, с голоду подыхать?
– Ну, об этом надо было думать, когда вы начинали борьбу против партии.
Больше говорить было не о чем.
Дальнейшие поиски я продолжал почти без надежды. У меня было конституционное право на труд. Об этом, как о величайшем завоевании социализма, было известно всему миру. Но у меня не было никакой возможности устроиться на работу, если работодатель не хотел взять. А работодатель только один – государство,
Но судьба и на этот раз сжалилась над нами. Иду как-то по Комсомольскому проспекту в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Вижу объявление: «Требуются вахтеры на учительскую туристскую базу (средняя школа № 11)». Иду туда. Действительно, требуются. Я соглашаюсь сам и рекомендую жену. Директор школы, он же и директор базы, смотрит мой паспорт, записывает мою фамилию, имя и отчество из моего паспорта, а жены – с моих слов. И мы – вахтеры. С окладом 60 рублей каждый.
– Когда на работу? – осторожно, с опаской спрашиваю я, ожидая, что ответом будет: сходите туда-то и туда-то, в отдел кадров, и принесите направление. А как принимают отделы кадров, я знаю. Но ничего подобного не происходит. Наоборот, директор говорит приятное: «Если у вас имеется возможность, заступайте сейчас». И я заступил.
Но вахтерами мы долго не проработали. Меня «опознали». Дело в том, что наша турбаза была создана для провинциальных учителей, желающих провести свой отпуск или часть его в Москве. Поэтому ехали часто семьями. И вот одна учительница приехала с мужем. А муж– военный – майор, учился в академии в то время, как там развертывалась моя партийная драма. Он, конечно, мог бы и не признать не очень близкого ему генерала в обличье какого-то швейцара, но ко времени его приезда к нам было уже привлечено внимание туристов-учителей. Дело в том, что моя жена – человек общительный, быстро перезнакомилась с учительницами. Атак как она знает литературу, театр, музыку, то наиболее любознательные из туристок группировались вокруг нее, и нередко вели с нею увлеченные беседы. В ходе этих бесед Зинаида иногда сталкивалась с вопросами, ей малознакомыми, и тогда она обращалась ко мне. Если мне этот вопрос был ясен, я обстоятельно отвечал на него. Отсюда и возникли вопросы-сомнения: «Что это у нас за вахтеры такие грамотные». Это и толкнуло майора на то, чтоб присмотреться ко мне.
Однажды, когда я чистил щеткой ковер в коридоре, сзади послышалось тихое: «Товарищ генерал!» Я не отреагировал.
Он вышел вперед и, глядя мне в лицо, спросил: «Это вы, товарищ генерал?»
– Нет, не я, – недовольно ответил я и занялся своим делом, показав тем самым, что не имею желания говорить на эту тему.
Но он на этом не остановился. Вскоре все туристы знали, что швейцарами у них работают генерал с женой. И это все за то, что генерал «выступил на партийной конференции против Хрущева». Все были возмущены «несправедливостью». Группа туристов отправилась в ВЦСПС и подняла шум: почему культурных и заслуженных людей держат в швейцарах, а групповодами – люди необразованные, малокультурные. Результат двойной. Первый. Нас обоих из швейцаров произвели в групповоды, на чем мы выиграли около 30 рублей в месяц. Второй: в следующем году нас не приняли ни на эту турбазу, ни на другие подобные, не только групповодами, но и вахтерами, хотя у нас были великолепные характеристики, а заявления мы подали задолго до открытия турбаз, которые даже к открытию имели большой некомплект в групповодах и вахтерах.
Работа групповодами не только дала нам средства к существованию, она была вместе с тем чрезвычайно интересной. Я душой отдохнул в общении с чистыми, любознательными людьми, наслаждался посещением музеев, галерей, зрелищных предприятий. Это было, как курс лечения после психушки. Но работа эта была, к сожалению, временной. Турбаза закрывалась 15 августа, т. к. 1 сентября начинались занятия в школе. Вопрос о куске хлеба вновь встал на повестку дня. Но за это время я узнал, что есть места, где на работу можно поступить даже без предъявления паспорта. Так, мне сказали, можно было поступить рабочим в магазин. Я решил это проверить. Идя по улице в последний день своей работы на турбазе, я зашел в овощной магазин. Спрашиваю директора. Меня направляют в подвал. Невысокий, худощавый, подвижный мужчина.
– Вы – директор? Я насчет работы.
– На сколько времени?
– Да насколько придется. Насколько сил хватит.
– Значит, Вы хотите постоянным рабочим в штат?
– Да, конечно.
– А паспорт у вас есть?
– Да! Есть! – и я лезу во внутренний карман.
– Не надо сейчас, – делает он нетерпеливое движение. – Когда понадобится, спросим. А сейчас сходите к делопроизводителю. Пусть запишет вас в штатный список. Когда вы сможете выйти на работу?
– Да когда прикажете. Хоть завтра.
– А сегодня вы не могли бы начать? Сейчас. До конца рабочего дня осталось всего 4 часа, но я вам запишу полный рабочий день. Сейчас начнется вечерний завоз, а у меня совершенно нет рабочих.
Так я стал рабочим магазина «Фрукты – овощи» № 7. Работа через день по 12 часов. Оклад 65 рублей. Кроме этого, бесплатный обед за счет директорского фонда. Кроме того, бесплатно брак фруктов и по пониженным ценам подпорченные фрукты и овощи. А сверх всего этого почти узаконенное «несунство». Я видел это, но себе позволить, естественно, не мог. Для меня это действие смягчить словом было невозможно. Называй, как хочешь, хоть и «несунством», но по смыслу это все же воровство.
Но однажды, когда я выходил после работы из магазина, меня остановил Семен Абрамович (директор).
– Петр Григорьевич, пойдемте со мной! – и он повел меня в подвал. Там взял мою хозяйственную сумку, наложил в нее фруктов и сказал: «В таком объеме можете брать всякий раз, идя с работы».
– Нет, Семен Абрамович, я этого делать не буду.
– Я так и думал. Ведь я знаю, кто вы такой. Но я прошу вас обязательно брать. Иначе вы у нас работать не сможете. То, что я вам сейчас показал, я в свое время показывал всем рабочим, но люди увлекаются и перехлестывают указанные мною нормы. Время от времени мы обыскиваем таких «увлекающихся» и наказываем. Так вот, если вы не будете делать того, что делают все, т. е. уносить с работы, вас будут считать доносчиком, и жизнь ваша станет невыносимой.
– Ну, раз вы знаете, кто я, то я вам скажу, что нести мне еще опаснее. Меня не вы, а другие могут обыскать при выходе, чтобы скомпрометировать.
– Петр Григорьевич, об этом не беспокойтесь. Если бы такое случилось, я всегда подтвержу, что это выдал я, лично, в порядке премии.
Так я стал «несуном», т. е. делал то, что делают в СССР все, кто не получает достаточно на жизнь в виде заработка.
Жизнь материально стала легче, а главное, появились в постоянном рационе семьи свежие овощи и фрукты. Но 65 рублей в месяц на трех невероятно мало. Даже если сюда прибавить 50 рублей, получаемых младшим – Андреем, то и тогда 115 на четверых – тоже немного. В общем, Зинаиде, хоть и в меньшей мере, но приходилось подрабатывать. И я соображаю: работали же когда-то по 12 часов… ежедневно. И… поступаю во второй магазин – продовольственный. Это еще 65 рублей и трехразовое питание. Теперь я получаю в месяц (на руки) 126 рублей, ровно столько, сколько платил в виде подоходного налога и партийных взносов, когда был начальником кафедры. Таково советское равенство. Но и то я смог добиться этого «равенства» только благодаря тому, что использовал «преимущества» «самого короткого в мире рабочего дня». В самом деле, как бы я смог работать на двух работах, если бы рабочий день был 8-часовым? А при «самом коротком» могу получать свои 126, работая ежедневно по 12 часов. В своих рассуждениях о 12 часах в прошлом я не учел, что те работали фактически 10 (два часа перерыва на еду), и имели один раз в неделю выходной и сокращение рабочего дня на два часа накануне выходного. А я впрягся за свои 126 на настоящие 12, без выходных и без сокращений. В результате за месяц я так измотался и исхудал, что на мне все висело, как на вешалке. И, придя домой, я не способен был даже на то, чтобы помыться. Еле сбросив верхнее, я падал в кровать и тут же проваливался в темноту. Особенно выматывался я в день работы в продмаге. Слишком тяжелые грузы были там. Утром с тяжелой головой тащился на работу.