В погоне за Иштар

Хант Диана

– Ты устал, Клод, поди сюда, присядь рядом.

Я не сомневался, что пришел правильно – передо мной сидела Венера, богиня Утренней Звезды и Любви. И хоть почувствовал, как вслед за голосом богини по телу потекла волна слабости, не осмелился подойти ближе.

Женщина обернулась и засмеялась – ее белый лоб украшала налобная лента, та самая «Прелесть чела», которую я должен был добыть для своей Повелительницы.

– Ну, что же ты? – и богиня опять поманила меня изящным жестом. В прорезях белого одеяния мелькало юное, нежное тело, и от созерцания ее совершенства, у меня закружилась голова. Я не мог выдавить ни слова, хоть и долго готовился к этому путешествию. Но действительность превзошла все мои ожидания. Манящая

улыбка небожительницы разрушила в прах годы подготовки к ритуалу. Я чувствовал, что не выдержу, что еще минута – и забуду о цели своего прихода сюда. Всесильная Иштар, Всеблагая Мать Человечества, помоги! – взмолился я, и прекрасная Венера перестала смеяться и звать меня. Она кивнула – и «Прелесть чела» соскользнула в совершенную руку.

– Подойди, возьми, - лукаво улыбаясь, позвала она, но я по-прежнему не мог тронуться с места. Все, что я мог, это разжать ладонь, и рубин из Ниневии покатился по мраморным плитам. Алая искра, которой мелькнул самоцвет – была последним, что я видел, потому что в следующий миг оказался в пустыне. Рубина не было среди остальных драгоценностей, на поиск которых у меня ушло тридцать лет. Значит, Венера приняла мою жертву и отдала священную налобную ленту Иштар.

Теперь предстояло достать притиранье для подвода глаз «Приди, приди». Чтобы его получить, надлежало отправиться к Абтагиги, или той, кто посылает Желание. Абтагиги поклонялись шумерские племена, они же признали этот аспект Иштар покровительницей Сакраментальной Распущенности, или Священной Проституции.

В Вавилон – царство в долине Тигра и Евфрата, я отправился на лодке. Аккадцы, одетые в легкие одежды – единственно, чтобы скрыть тела от палящих солнечных лучей не удивились, увидев, как своим дыханием я уменьшаю лодку и прячу ее в складках плаща. Сотни наречий, похожих на птичий щебет, сопровождали меня до главного храма, обители Абтагиги. Черноволосая кудрявая женщина сидела в окружении своих учениц. Их наряды надежно скрывали волосы женщин. У некоторых прозрачные накидки скрывали и лица, оставляя открытыми только искусно подведенные глаза, при этом одеяния скреплялись на правом плече, обнажая левую грудь. Стоило мне зайти в храм, как Абтагиги хлопнула в ладоши, и женщины, окружавшие ее, расступились. Я преклонил колени перед первой в истории человечества жрицей любви. Сюда, в обитель сакрального храма, не было хода простым смертным – меня впустило внутрь мощное заклинание.

– Мы давно ждем тебя, Клод, - ласково позвала меня Абтагиги.

– Ты знаешь, несравненная, что я не могу остаться. Я дал обет Ей.

– Если бы не дал обет, тебя бы здесь не было, - пожала жрица смуглыми плечами.

– Что хочешь получить взамен притиранья «Приди, приди»?

– Я знаю обо всем, что ты принес. Но мне этого не нужно. Если хочешь получить притиранье – помоги Бату, сыну Дилейма, правителя.

– Что с ним?

– Он умер.

– Как хочешь ты, чтобы я помог ему?

– Верни его.

– Но это не в моих силах. Только Она может воскресить из мертвых. Если захочет.

– Я сказала, а ты слышал. Иди.

Одного взгляда на Бату – двенадцатилетнего мальчика, я понял, что он умер не от болезни. Его душу выпили злые духи. Возвращать в мир человека без души очень опасно, юный Бату мог стать величайшим тираном в истории, а отобрать у злых духов то, что они уже считают своим, невозможно. Почти…

Я попросил родителей принести мне все, что было необходимо для ритуала.

С двенадцатым ударом сердца, приведенного в движение заклинанием, в тело мальчика начала возвращаться душа.

Вокруг возмущенно захлопали кожистыми крыльями самые отвратительные твари, которых мне только доводилось видеть – не хотели так просто отдавать то, что уже считали своим. Думал, собьюсь, но Светлая Иштар дала мне силы, и вскоре Бату открыл раскосые зеленые глаза.

С трудом

объяснил правителю и его жене, что я из другого времени, можно сказать, из другого мира, и не могу принять положенных мне здесь наград. Выйдя из дворца, я направился было опять в храм Абтагиги, но неожиданный порыв ветра опять забросил меня в пустыню, значит, Абтагиги выполнила свое обещание.

За «Властью над миром» и «Судом» - драгоценным жезлом и бичом я отправился к Гекате – тройственной богине всех лун. Селена, Феба и Артемис предстали передо мной в облике трех дев с белоснежной кожей, черными гладкими волосами и глазами без белков. Три обнаженных девичьих торса с высокими грудями и аккуратными вишнями сосков – и одни на всех бедра в струящейся черной юбке. Священные жезл и бич Геката согласилась отдать за три лунных камня – части некогда упавшей на Землю звезды.

Ожерелье «Лазурь» и двойная подвеска из священного камня «Нумуз» хранились у Ханаты – духа одного из воплощений Богини в Древнем Египте. До пирамиды, где обитал дух Ханаты, я добирался на увеличенной опять лодке по подземной реке. Гребцам приходилось временами сильно нагибаться, потому что своды туннеля опускались так низко, что задевали их деревянные макушки, вызывая снопы искр.

Ханата не желала отдать то, что некогда обязалась хранить до тех пор, пока за «Лазурью» и «Нумузом» не явится посланник Богини. Вздорный дух придумывал себе все новые и новые развлечения – то надлежало выиграть у нее в шахматы, то в нарды, то слушать, как она играет на флейте. Я понимал, что Ханате было просто скучно на протяжении целых тысячелетий, что она хранила драгоценности Богини, но тело, изможденное тридцати трех дневным постом, напоминало о себе начинающей сгущаться тьмой перед глазами. Наконец, Ханата, устав ждать, когда я приду в себя в очередной раз, сердито хлопнула в ладоши, и я опять перенесся в пустыню.

Золотые запястья «Нетти Нне» удалось получить у Анату, в маленьком, полуразрушенном храме в самом сердце Месопотамии. Анату спустилась с неба, попирая маленькими ступнями мощные спины двух черных свирепых собак. Даже не взглянув на меня, она раскинула в стороны руки, и золотые браслеты со звоном упали на плиты пола и исчезли. В следующий миг я опять находился в пустыне.

Оставалось достать золотую сетку на груди – «Ко мне, мужчина, ко мне» и повязку «Тамар» на бедра – одеянье владычиц. Я не был уверен, что мне хватит на это сил, но все же увеличил в размерах лодку и уже по воздуху направился к Лисиппе, первой амазонке, восседающей на белоснежном единороге, который скачет по круглой радуге, сдерживающей грозу. Лисиппа проводила время в компании нескольких небесных дев, которые, заметив мое появление, расправили белоснежные крылья, и взлетели встревоженной стайкой. Вилы принялись кружиться вокруг меня, то и дело задевая то голову, то руки, нежными, но сильными прикосновениями. К этому времени я думал только об одном – «выстоять». Если я упаду прежде, чем очередное воплощение Богини согласится отдать сохраненную драгоценность, это будет означать начало конца. Страшного конца – потому, что вернуться обратно не смогу. Физическое тело – там, где-то на далекой Земле, в Обители Богини, умрет, превращаясь в траву и животных, а дух окажется навсегда заточенным в пространстве между мирами, без права нового рождения и освобождения.

С улыбкой Лисиппа сняла с груди золотую сетку, но стоило мне приблизиться к ней, вскинула вверх руки, и одеяние взмыло в воздух.

– Ты получишь то, зачем пришел, Клод, только после того, как отдашь мне взамен то, что обещала Богиня.

Я протянул ей ожерелье из камней семи цветов, соответствующих семи цветам радуги, и Лисиппа взмахом руки отпустила меня.

Бастет, главная жрица Баст, оказалась стройной женщиной с немного кошачьими чертами лица. Головной убор, напоминающий голову кошки, еще сильнее подчеркивал это сходство. Бастет являлась хранительницей Тамар, и я уж решил, что мне удастся собрать все драгоценности Царицы Царей, как Бастет потребовала взамен наполнить священный кубок в ее руке жизненной силой. Жизненной силой человека, посвятившего себя Богине. Я согласился, не веря в душе, что у меня что-то получится. Силы были на исходе, но все же я воззвал к Госпоже, Повелительнице Трех Миров, и упал, пронзенный острым копьем боли.