В погоне за золотом Измира
Шрифт:
И я легонько ударил его головой об пол.
— Ты обречен, — продолжил я. — Перед тобой секретный агент, сражающийся за свободу и независимость Курдистана. Я отравил все питьевые водоемы Стамбула. В течение месяца вся Турция вымрет от холеры.
Его глаза закатились.
— Спи вечным сном, — и я вновь ударил его головой об пол, на этот раз гораздо сильнее.
Тут его глаза остекленели, веки закрылись, и на мгновение я подумал, что и впрямь убил его. Пощупал пульс. Нет, жив.
Я оттащил его в кабинку, где оставил ботинки и пиджак, раздел, разорвал майку на ленты, связал ему руки и ноги, заткнул рот, посадил на унитаз. Он не шевелился, и я понял, что пройдет какое-то время, прежде чем он придет в себя. Дверь я закрыл на задвижку, чтобы никто его не беспокоил, надел ботинки и пиджак, его одежду свернул в узел, перебрался под перегородкой в соседнюю кабинку. Вышел из туалета.
Оба паспорта, мой и Мустафы, уже лежали у меня в кармане. Одежду я бросил в урну, затолкнул поглубже. Я ожидал, что вот-вот он выбежит из туалета и бросится за мной, но дверь не открывалась, он, похоже, оставался в кабинке, поэтому я поспешил к выходу из зала ожидания аэропорта.
Такси я брать не стал: водитель мог запомнить мои приметы. А след оставлять не хотелось. Я спросил у стюардессы компании «Эйр Лингас», где мне найти автобус на Лимерик. Она указала на двухэтажный автобус, и я зашагал к нему.
— Вы забыли багаж, — крикнула она вслед.
— Я оставил его в аэропорту.
В автобусе я поднялся наверх. Мы стояли долгих пять минут. Потом автобус выехал на узкое шоссе и покатил к Лимерику. Несколько минут спустя появился кондуктор, начал собирать плату за проезд. По пять шиллингов. Подойдя ко мне, он оглядел мой костюм и попросил семьдесят центов. Я дал ему доллар, он оторвал билет, прокомпостировал его, протянул мне сдачу, одну монету в два шиллинга и две размером побольше, медные, по три пенса.
Мы проехали милю. Потом остановились. Я увидел, как из стеклянной будочки вышел мужчина в форме, с револьвером на боку, направился к автобусу, поднялся в салон. Гулко забилось сердце. Мустафа на свободе, обратился в полицию, меня ищут...
Я повернулся к мужчине, что сидел по другую сторону прохода.
— Скажите пожалуйста, почему мы остановились?
— Полицейский досмотр. Они следят, чтобы никто ничего не вез из центра беспошлинной торговли.
— Они останавливают всех?
— Да.
Я поблагодарил его и успокоился. Мустафа, скорее всего, еще не выбрался из кабинки, сказал я себе. А когда выберется, будет думать о том, как ему голым выйти из туалета. Документов у него нет, так что ему еще долго придется доказывать, что он не верблюд. У меня наверняка в запасе несколько часов, но уж больно не хотелось общаться с человеком в форме.
Полицейский поднялся на второй этаж, зашагал по проходу. Спросил, есть ли у кого вещи, которые должны предъявлять. Ни у кого таких вещей не оказалось. Он остановился рядом со мной. Я замер.
— Вы американец?
Мне удалось кивнуть.
Он коснулся моего костюма.
— Отличная материя, сэр, но, позвольте сказать, для Ирландии тонковата. Вам бы лучше купить добротный ирландский пиджак.
Я выдавил из себя улыбку.
— Обязательно куплю. Благодарю вас.
— Не за что, сэр.
Он спустился вниз, вышел из автобуса, и мы поехали дальше. А вскоре мое сердце уже билось в привычном ритме.
Глава пятая
Из автобуса я вышел, по моим расчетам, в центре Лимерика. Главная улица радовала чистотой. По мостовой катили автомобили, ехали велосипедисты, так что перешел я ее с трудом. Движение-то левостороннее, а я, сходя с тротуара, смотрел не в ту сторону. И старушка на велосипеде едва не сшибла меня с ног.
По-прежнему моросил холодный дождь, водитель автобуса и полицейский обратили внимание на мой костюм, сразу определив, что я — американец. Я заглянул в первый же магазин мужской одежды. Продавец, молодой, высокий, стройный, черноволосый, с худым лицом аскета, уже собирался закрывать магазин: близился вечер. Я купил серые брюки из шерстяной материи, толстый твидовый пиджак спортивного покроя, весом гораздо больше тех восьми фунтов, что значились на ценнике. Приобрел я также черный шерстяной свитер и клетчатую кепку. Покупки обошлись мне в четырнадцать фунтов с мелочью, то есть в сорок долларов.
— У меня только американские деньги.
— Мне очень жаль, сэр.
— Вы не можете их принять?
— Я могу, потому что банки уже закрыты, сэр. Но за обмен мне придется взять с каждого фунта по шестипенсовику.
Я дал ему сотенную купюру, он все тщательно подсчитал на листке бумаги, затем дал мне сдачу, английскими и ирландскими банкнотами. Аккуратно завернул мой американский костюм в бумагу, перевязал веревкой. Поблагодарить меня он успел несколько раз, когда я выбирал каждую из вещей и когда передавал ему деньги. Поблагодарил вновь, возвращая сдачу, и еще раз отдавая сверток с костюмом. Широко улыбнулся, когда я зажал сверток под мышкой.
— Теперь вы выглядите ирландцем.
— Правда? — я, собственно, и хотел перевоплотиться из американца в ирландца.
— Да, сэр. Доброго пути, сэр, — и, естественно, — благодарю вас, сэр.
На одной из боковых улочек я нашел тихий паб. За стойкой я сидел в гордом одиночестве. Несколько пожилых джентльменов, все, как я не преминул отметить, в твидовых пиджаках, свитерах и кепках, пили пиво и играли в домино. Женщина налила мне в высокий стакан ирландского виски, поставила рядом графин с водой.
— Далеко отсюда до Крума? — спросил я.
— Не очень. Миль десять. Вы едете в Крум, сэр?
— Хотелось бы.
— У вас есть машина?
— Нет. Я подумал, что доберусь туда на автобусе. Ходит отсюда автобус в Крум?
— Да, но мне кажется, что последний уже ушел, — она повернулась к играющим в домино. — Шон. Будет сегодня автобус до Крума?
— Нет. Следующий пойдет только утром. Отправление в половине девятого от автостанции у Трити-Стоун, — он посмотрел на меня. — Вам надо в Крум, сэр?