В поисках Аляски
Шрифт:
Мы захлопали. Сердце в моей груди стучало, чуть ли не заглушая аплодисменты. Пока Макс Два Икса шел к кафедре, ко мне наклонилась Лара и прошептала:
— А он и-и правда очень секси-и.
— Благодарю вас, мистер Старнс.
Макс Два Икса улыбнулся и кивнул Орлу, потом расправил бумаги с заготовленной речью и положил их на кафедру. Даже я сам готов был поверить, что он преподает психологию в университете. Может, он на самом деле был актером и просто подрабатывал стриптизом.
Он начал читать нашу речь, не отрывая взгляда от листа, но говорил он уверенно, немного свысока,
— Сегодня мы поговорим на интереснейшую тему, иными словами, о подростковой сексуальности. Я веду исследования в сфере лингвистики сексуальности, в частности изучаю, в каких терминах молодежь обсуждает вопросы пола и смежные темы. Например, я ставлю своей задачей понять, почему, если я вдруг скажу «рука», никто не отреагирует, а если произнесу слово «вагина», вы, вероятно, рассмеетесь. — В аудитории действительно послышались нервные смешки. — То, как молодые люди говорят о телах друг друга, во многом характеризует наше общество. В наше время мальчики намного чаще видят в девочках исключительно их тело, чем наоборот. Например, юноши в разговорах друг с другом говорят, что у такой-то классные буфера, в то время как девочки про мальчиков говорят «прикольный», и этот термин подразумевает как оценку внешности, так и эмоциональную характеристику. Таким образом, получается, что девочки воспринимаются исключительно как объекты, в то время как они в юношах видят людей…
И тут встает Лара и перебивает доктора Уильяма Морса, выкрикивая невинным голоском:
— Ты свел меня с ума! Закрой рот и-и раздевайся!
Ученики рассмеялись, а учителя, все как один, повернулись к ней, посмотрели строго, и воцарилась убийственная тишина. Она села.
— Как тебя зовут, милая девушка?
— Лара, — ответила она.
— Лара, — сказал Макс Два Икса, подглядывая в бумажку, — твое поведение является интересным прецедентом — ты, девушка, объективизируешь меня, мужчину. Это настолько необычно, что мне остается лишь предположить, что ты попыталась пошутить.
Лара снова поднялась и закричала:
— Я не шучу! Раздевайся.
Он нервно сверился с бумажкой и продолжил:
— Низвергнуть парадигму патриархата конечно же необходимо. Наверное, ты выбрала подходящий способ. Хорошо, — сказал он и вышел из-за кафедры. И закричал, да так громко, что и Такуми наверняка услышал: — Посвящается Аляске Янг!
Из колонок хлынула насыщенная басами песня Принса, доктор Уильям Морс одной рукой дернул за штанину, а другой — за лацкан пиджака, липучка расстегнулась, и мы увидели его в профессиональной униформе — это был мускулистый мужчина с огромным «иксом», восемью кубиками пресса на животе и накачанной грудью. Макс Два Икса улыбался, его наготу прикрывали лишь плавки; белого он решил действительно не надевать, но правилом «обтягивающего не носить» пренебрег: черная кожа плотно обтягивала его бедра.
Он не сходил с места, лишь размахивал руками под музыку, но толпа просто взорвалась хохотом и оглушительными несмолкаемыми аплодисментами — это явно были самые мощные овации за всю историю «Дня выступлений». Орел подскочил, и, как только он встал, Макс прекратил свой танец, но продолжил поигрывать мышцами на груди под веселую музыку. Орел не улыбался, но по тому, как он поджал губы, было видно, что это ему дорогого стоит. Он большим пальцем показал Максу на выход, и тот повиновался.
Я
У Такуми было довольно времени на то, чтобы вынести оборудование, потому что мы еще несколько минут гоготали и обсуждали случившееся, не обращая внимания на Орла, все повторявшего:
— Ну все, все. Успокаивайтесь. Успокойтесь уже, утихните.
Затем выступил приглашенный гость старшеклассников. Ему конечно же никто не обрадовался. На выходе из зала нас обступили старшие:
— Это вы все устроили?
Я лишь улыбнулся и ответил отрицательно. Это ведь был не я, не Полковник, не Такуми, не Лара, не Лонгвелл Чейз, не кто-либо еще из присутствовавших в зале. Права на эту идею всецело принадлежали Аляске. Она говорила, что самое сложное в хорошем приколе — это невозможность признаться, что это сделал ты. Но теперь я мог похвастаться от ее имени. Медленно направляясь к выходу, я говорил всем, кто меня слушал:
— Нет, не мы. Это Аляска.
Мы все вчетвером собрались в сорок третьей, буквально сияя радостно от успешно проведенной операции — мы были уверены, что такой успех в Калвер-Крике никто не сможет повторить. Я и не задумывался о том, что нам может влететь, до тех пор, пока дверь в нашу комнату не отворилась и над нами не возвысился Орел, в негодовании качающий головой.
— Я знаю, что это были вы, — сказал он.
Мы молча посмотрели на него. Орел часто блефовал. Может, и сейчас блефует.
— Чтобы больше ничего подобного не было, — добавил он. — Боже ж ты мой, «низвергнуть парадигму патриархата» — как будто она эту речь сама написала. — Он улыбнулся и закрыл за собой дверь.
через сто четырнадцать дней
ПОЛТОРЫ НЕДЕЛИ СПУСТЯ я шел с последнего урока, и палящее солнце напомнило мне, что весна в Алабаме длится всего несколько часов: в мае уже началось шестимесячное лето, по спине текла струйка пота, и я принялся тосковать по суровому январскому ветру. В своей комнате я застал Такуми: он сидел на диване и читал принадлежавшую мне биографию Толстого.
— Э-э… привет, — поздоровался я.
Он закрыл книгу, положил ее рядом и объявил:
— Десятое января.
— Что? — не понял я.
— Десятое января. Знакомая дата?
— Ну да, в тот день умерла Аляска. — Формально, она скончалась в первые три часа 11-го числа, но для нас роковой все же стала ночь с понедельника, 10-го января, на вторник.
— Да, но это не все, Толстячок. Девятого января. Мама повела Аляску в зоопарк.
— Погоди. Нет. Откуда ты это знаешь?
— Она рассказала нам эту историю, когда была «Ночь в сарае». Помнишь?
Конечно же я не помнил. Если бы я был способен запоминать цифры, мне бы тройка с плюсом по математике так дорого не стоила.
— Черт возьми, — воскликнул я, и в этот же момент вошел Полковник.
— Что такое? — спросил он.
— Девятое января тысяча девятьсот девяносто седьмого года, — сказал я. — Аляске понравились медведи. Ее маме — обезьяны.
Пару секунд Полковник тупо смотрел на меня, а потом снял рюкзак и швырнул его в противоположный угол:
— Дерьмо. ПОЧЕМУ, БЛИН, Я ОБ ЭТОМ НЕ ПОДУМАЛ?