В поисках Беловодья(Приключенческий роман, повесть и рассказы)
Шрифт:
— Ну так что же ты тут бушевал? — строго вопросил теперь он сопровождавшего посетителя казака. — А?
— Мое дело — привести, твое — исполнять!
— Что ж, я за ключами пойду, дверь буду отпирать ему, что ли? Волчка нет, да?
— Меня не касается.
Караульный открыл круглую заплаточку, прикрывавшую отверстие в двери, и показал на него Титу.
— Видайся скрозь него, — заявил он, — дверей не отпираем для всяких.
Тит был даже рад уклониться от всякой другой близости к арестованном. Так легче, казалось ему, было оставаться спокойным.
— Мне только спросить… — пробормотал он. — Мне ничего не надо больше.
— А, ну вот, спрашивай.
Он отошел от дырки, и Тит, пододвинувшись к ней, увидел чулан, обращенный в камеру. Самого его оттуда нельзя было разглядеть. Даже воткнувшись в отверстие, он мог бы показать бывшим в камере только свои глаза и переносицу. По ним человека узнать трудно. Никто из арестованных и не изъявил особого любопытства глазам, появившимся в окошечке.
В чулане было темно, мрачно и холодно. Но затемненного частой решеткой окна все же было достаточно, чтобы разглядеть арестантов. Их было четверо, и двоих из них тотчас же признал Тит. То были неразлучные беловодские товарищи, с которыми судьба в третий раз сталкивала его.
Длиннорукий монашек, стоя на скамейке, заглядывал через решетчатое окно на улицу. Мелетий же лежал, вытянувшись, на полу, у стены. Он с любопытством рассматривал нос, показавшийся в волчке.
— Братья, — позвал Тит, — братья, узнаете вы меня?
При всей неожиданности появления Тит был признан товарищами тотчас же по одному голосу. Алексей оторвался от решетки и засмеялся.
— Никак нашего дурака привели? — сказал он, но не двинулся с места. Бесполезно было бы тянуться ему к волчку с его ростом. — Пойди, — предложил он товарищу, — нас кличет…
Мелетий встал, как видно было, без всякой охоты и любопытства. Религиозная тупость казака надоела ему. К тому же он отлично знал, во что может вылиться злоба уральского изувера. Он ожидал брани, криков, угроз и проклятий и, только чувствуя себя обязанным вынести все это, он подошел к двери, правда, охранявшей его от чего-нибудь большего.
Вблизи через волчок ему было видно спаленное зноем и ветром исхудавшее лицо, но не настолько, чтобы он мог судить и о чувствах, волновавших юношу. Но о них, казалось ему, нельзя было иметь двух мнений, и он метнул суровый взгляд в окошечко.
— Ну, святоша, доказывать, что ли, пришел? — крикнул он с наглым вызовом, и отвернулся, столкнувшись со взглядом парня.
— Нет, что ты, что ты! — поспешно отвечал Тит. — Нет. Нечего мне доказывать на вас!
Мелетий приблизился к окошечку, недоуменно слушая хриплый шёпот юноши. А Тит, волнуясь, продолжал:
— Вы сами на себя доказали. Коней брали, не богу служили, дьяволу служили. Не мне вымещать, господь выместит.
— А тебе что надо?
— А мне, а мне, — захлебываясь и волнуясь с каждым словом все более и заметнее, бормотал Тит. — мне от вас два слова только надо. Пожалейте, братья, пожалейте, скажите, а на Беловодье идти ты меня, брат, чьим благословением благословлял — божьим или тоже дьяволовым?
— Дьяволовым, вестимо! — резко отвечал тот.
— Дьяволовым… — повторил Тит и смолк, точно казненный.
Мелетий с любопытством поглядел на него. Степной загар не скрыл бледности, покрывшей вмиг осунувшееся лицо юноши. Дрожа, он схватил рукою за краешек окошечка, точно хотел разорвать его, чтобы просунуть внутрь голову и рвануться на дьяволова слугу.
Казак, наблюдавший позади за свиданием, не слышал, о чем шла речь; но обуявший посетителя гнев не укрылся от него. Он отнесся к нему с полным сочувствием, забыв о наказе.
— Дай, дай ему! — закричал он, — Лезет кулак-то. Дай! Скрозь волчок можно, ничего. Дай!
Он привстал на цыпочки, чтобы видеть, как Тит последует его совету. Убедившись, что тот даже и не примеривается, он со вздохом отошел прочь.
— Люди! — с презрением прошипел он. — Люди! Кулака жалеют.
Тит не слышал, что делалось позади. Он глядел на Мелетия, и губы его бесплодно порывались читать какое-то заклятие против нечистого, мудреное и непонятное. Но слова его он не в силах был вспомнить.
Мелетия рассмешили эти шепчущие губы и пустые глаза. Он покачал головой с сожалением.
— Совсем ты дурак, что ли, — с искренней жалостью спросил он наконец, — или нет? Ну скажи, ты за кого меня принимаешь? За кого?
Губы парня сжались. Он не знал, что ответить. Но сухие презрительные вопросы падали как дождь на раскаленные поля.
— За епископа, да? — продолжал тот. — Ну, так такой же я епископ, как ты. Что удивляешься? И этого догадать не мог? Ну, пойди вот к писарю здешнему, он тебе расскажет, кто мы такие, где жили, чем занимались.
Удивленные глаза смущали его. Он отвернулся.
— Нет, вижу, совсем ты дурак… — пробормотал он. — Голый дурак.
— О, господи… — простонал Тит. — Да зачем же, зачем ты меня обманул?
— Не тебя одного, чай, парень! — отвечал тот. — Не одного. Надо было кормиться чем-нибудь, вот и смастерили себе грамоту. Да что зря говорить — доходное дело. Более тысячи рублей набрали за это время…
Тит воткнулся лицом в дыру еще глубже, до резкой боли на скулах.
— А Беловодье, Беловодье! — прохрипел он, задыхаясь от схватившего горло ужаса. — Беловодье-то кто смастерил?
Мелетий отодвинулся от этого искаженного лица, от этих сверкающих глаз.
— Нет… — пробормотал он. — Нет. Много чести… Про Беловодье какой-то кульгур нам в Оренбурге в тюрьме рассказывал. Да я еще и в семинарии когда был, сказку эту слыхивал.
— Сказку! — повторил Тит, и был похож возглас его на вздох. — Сказку!
— Ну да, сказку, — продолжал Мелетий, радуясь, что хоть это признание встречено юношей тихо. — Как же иначе? Сказка для страждущих и жаждущих. А может быть, и всего только причта: дескать, каждому на роду свое Беловодье написано, ходи и ищи. Найдешь твое счастье. Не найдешь — пеняй на себя, что плохо искал. Да ты не огорчайся, найдешь, чай, еще!