В поисках древних кладов (Полет сокола)
Шрифт:
Когда осела пыль, а легкий ветерок отнес прочь густую завесу порохового дыма, они нашли в тростниках шесть убитых животных. Ее команда пришла в восторг, они разрубили туши на крупные куски, нанизали их на длинные шесты и с песнями перенесли в лагерь. Их восторг сменился изумлением, когда Робин велела взять целую буйволиную ляжку, отнести к хижине на просяном поле и оставить там.
— Эти люди — пожиратели корней и грязи, — терпеливо объясняла Юба. — Мясо для них слишком хорошо.
— Ради этого мяса мы рисковали жизнью, — возразил было капрал, но, поймав взгляд Робин, осекся, кашлянул и пошарил ногой в пыли. —
Она отослала его, и он пошел прочь, бормоча и горестно покачивая головой.
Ночью Юба разбудила ее, и они сидели, прислушиваясь к тихому рокоту барабанов и пению, доносившимся из деревни на холме. Там явно шел праздничный пир.
— Они небось ни разу в жизни не видели столько мяса сразу, — сердито проворчала малышка-нгуни.
Там, где они оставили буйволиное мясо, Робин наутро нашла корзину с полутора десятками куриных яиц величиной с голубиные и два больших глиняных горшка просяного пива. При взгляде на серую пузырящуюся жижу Робин едва не вывернуло наизнанку. Она отдала пиво капралу и велела распределить между людьми. Ее спутники выпили его, смачно причмокивая губами и кивая головой с видом знатоков, почавших бутылку старого кларета. На их лицах было написано такое наслаждение, что доктор утихомирила взбунтовавшийся желудок и тоже попробовала немного. Напиток был кислым, освежающим и достаточно крепким. Готтентоты тут же начали болтать и хрипло смеяться.
Взяв по корзине полувысушенной буйволятины, Робин и Юба вернулись на поле. Робин была уверена, что обмен подарками доказал возможность установления дружеских контактов. Они сели под навесом и стали ждать. Проходили часы, но никто из машона не появился. Неподвижная полуденная жара сменилась прохладным тенистым вечером, и тогда Робин впервые заметила среди зарослей проса легкое шевеление. Это не был ни ветер, ни птица.
— Не двигайся, — предупредила она Юбу.
Из зарослей медленно показался человек, хрупкий, сутулый, одетый в лохмотья кожаной юбки. Робин не могла сказать кто это, мужчина или женщина, потому что не осмеливалась смотреть на него прямо, боясь спугнуть.
Человек вышел из зарослей проса, робко присел на корточки и нерешительными шажками двинулся к ним, то и дело надолго замирая. Он был таким худым, морщинистым и высохшим, что походил на распеленутую мумию, которую Робин когда-то видела в египетском зале Британского музея.
Это, несомненно, был мужчина, наконец разобрала она, украдкой взглянув в его сторону. Под короткой юбочкой при каждом шажке болтались съежившиеся, сморщенные гениталии.
Когда он подобрался ближе, Робин разглядела, что шапка его курчавых, как баранья шерсть, волос побелела от старости, а глаза под морщинистыми веками с тяжелыми мешками проливали слезы страха, словно иссушенное старое тело исторгало последние капли оставшейся в нем жидкости.
Ни Юба, ни Робин не шелохнулись и не бросили на него ни одного прямого взгляда, пока он не подполз к ним на дюжину шагов. Тогда Робин медленно повернула к нему голову. Старик всхлипнул от страха.
Было ясно, что его выбрали в послы как наименее ценного соплеменника, и Робин спросила себя, какими угрозами его вынудили спуститься с вершины холма.
Очень
— Вот, возьми. — Робин вложила в руки машона кусок мяса.
Старик жадно схватил его и принялся обсасывать со всех сторон, громко чмокая и теребя мясо голыми деснами. Изо рта у него тянулись серебристые ниточки слюны, глаза снова наполнились слезами, но уже не от страха, а от удовольствия.
Робин радостно засмеялась, старик быстро заморгал глазами и вдруг громко закудахтал. Звук получился таким смешным, что Юба тоже рассмеялась. Веселый смех молодых женщин рассыпался серебряным звоном. Почти сразу же плотная листва просяных зарослей зашелестела, и из нее медленно вышли еще несколько темных полуголых фигур. Женский смех рассеял их тревогу.
В селении на холме жило не больше сотни человек — мужчины, женщины и дети. Робин и Юба начали карабкаться по крутой извилистой тропинке, и все жители до одного вышли, чтобы поглазеть на них. Они смеялись и хлопали в ладоши. Седой старик, лопаясь от гордости, вел Робин за руку и громко объяснял окружающим, что это он их привел. Он то и дело останавливался и, шаркая ногами, исполнял короткий победный танец.
Матери поднимали младенцев повыше, детишки подбегали потрогать ногу Робин и, визжа от собственной храбрости, удирали вверх по тропе.
Тропа повторяла очертания холма, проходила между створками оборонительных ворот и ныряла под обнесенные стеной террасы. На каждом крутом откосе над тропой были сложены груды валунов, готовых обрушиться на голову врагу, но нынешнее восхождение Робин было триумфальным. Они вошла в деревню, и их приветствовала толпа танцующих и поющих женщин.
Деревня состояла из расположенных по кругу крытых листьями хижин без окон, с низкими дверными проемами. Стены были из оштукатуренной глины. Позади каждой хижины возвышался амбар из того же материала, стоящий на сваях, чтобы уберечь зерно от червей. Если не считать нескольких худосочных цыплят, домашних животных не было.
Центральный двор и все пространство между хижинами были чисто выметены, в деревне царил дух порядка и чистоты. Робин увидела красивых сильных людей. Их стройные, гибкие фигуры напомнили дочери великого путешественника, что они почти исключительно вегетарианцы.
У них оказались живые, умные лица, смех и пение, которыми ее приветствовали, звучали весело и непосредственно.
«И этих людей Зуга расстреливал, как животных», — думала она, оглядываясь вокруг.
Для нее в тени поставили низенькую резную табуретку, а Юба опустилась рядом на корточки. Как только Робин села, старик с важным видом что-то провозгласил, и одна из молодых девушек, хихикая, поднесла Робин горшок просяного пива. Только после того, как она отпила глоток, толпа затихла и расступилась, пропуская верховного владыку.