В поисках древних кладов (Полет сокола)
Шрифт:
Среди неухоженных полей, где когда-то люди собирали урожай, а теперь, предъявляя права на наследство, бродили стада слонов, Зуга нашел развалины больших туземных городов, заброшенные следы когда-то процветавшей цивилизации, хотя все, что от них осталось, это круговые очертания крытых соломой глинобитных хижин на голой земле, почерневшие камни очагов да обугленные шесты щербатых изгородей, за которыми когда-то содержались обширные стада скота. Судя по высоте вторичной поросли на древних полях, человек не ухаживал за ними уже много десятилетий.
Удивительно было видеть, как стада слонов неторопливо бродят по заброшенным
Где Бахрам отдыхал, осушая бокал,
Там теперь обитают лиса и шакал.
Видел ты, как охотник, расставив капканы,
Сам, бедняга, в глубокую яму попал? [12]
12
Омар Хайям. Рубай. Пер. Г. Плисецкого
Зуга раскапывал остатки хижин и на месте деревянных стен и соломенных крыш находил лишь глубокий пепел. В одной из древних деревень Зуга насчитал тысячу таких жилищ, а потом сбился со счета. Многочисленный народ, но куда он исчез?
Частично майор нашел ответ неподалеку, на поле битвы. Высохшие кости белели, как маргаритки, многие из них наполовину погрузились в красную жирную почву или поросли густой травой с пушистыми верхушками.
Человеческие останки покрывали многие гектары земли, лежали кучками, как свежесжатая пшеница. Чуть ли не все черепа были разбиты тяжелым ударом дубинки, или булавы.
Зуга понял, что это не столько поле битвы, сколько бойня, потому что такое побоище нельзя было назвать войной. Если подобная участь постигла остальные разрушенные города, на которые он набредал, то общее число убитых может достигать десятков или сотен тысяч человек. Неудивительно, что здесь остались лишь небольшие группки людей, подобные горстке воинов, пытавшихся не пропустить их через ущелье на слоновьей дороге. Были и другие. Время от времени Зуга видел на вершинах причудливых скалистых холмиков, разбросанных в этой стране повсюду, дымки сигнальных костров. Если у костров грелись те, кто остался в живых после исчезновения этой цивилизации, то, должно быть, они до сих пор прозябают в страхе перед судьбой, постигшей их предков.
Приближаясь к этим нагорным поселениям, Зуга со своим охотничьим отрядом неизменно обнаруживал, что вершина холма укреплена высокими каменными стенами. Жители встречали их лавиной валунов, вынуждая поспешно отступать. Часто на ровной земле у подножия укрепленных холмов находились небольшие клочки возделанных полей.
На полях росло просо, ропоко и крупный сладкий ямс, а также, на радость майору, темно-зеленый местный табак. Почва была плодородной, ропоко вырастал в два человеческих роста, и от крупного красного зерна гнулись колосья.
Листья табака на толстом стебле достигали размеров слоновьего уха. Зуга скручивал из верхних листьев крепкие сигары и, покуривая, размышлял о том, каким образом это растение оказалось так далеко от мест своего исконного произрастания. Наверно, когда-то между
Медленно продвигаясь по малонаселенной лесистой стране, изобиловавшей зверями и дичью, орошаемой глубокими прозрачными реками, Зуга представил, какие чудеса могла бы сотворить на этой плодородной земле колония британских поселенцев, обладающая развитой промышленностью и сложной сельскохозяйственной технологией, владеющая плугом и удобрениями, знакомая с оборотом культур и селекцией семян.
Каждый раз, возвращаясь в основной лагерь, он вел тщательные наблюдения за солнцем и с помощью хронометра и альманаха вычислял их точное местоположение, а потом наносил его, сопроводив краткими описаниями, на карту, завещанную ему старым Томом Харкнессом. На карте появлялись новые реки, новые границы «мушиных поясов», соединялись между собой свободные от мух коридоры. Заметки Зуги о местности, о типах почв и растительности заполняли белые пятна на старом пергаменте, и ценность карты возрастала.
В часы, свободные от работы над картой, он до темноты трудился над дневником и дополняющей его рукописью, а Черут с носильщиками тем временем доставляли в лагерь ежедневный урожай слоновой кости, уже начинающей попахивать, и закапывали его.
Подсчитав по записям в дневнике общий вес добытых бивней, Баллантайн нашел, что по пути они закопали в тайниках свыше шести тонн слоновой кости. В Лондоне за нее дадут двенадцать шиллингов за килограмм, это составит четыре тысячи фунтов стерлингов. Вся загвоздка в том, как доставить груз в Лондон. Завершив вычисления, Зуга усмехнулся про себя — ему понадобится всего-навсего раздобыть дюжину фургонов или пятьсот носильщиков да преодолеть три тысячи двести километров пути.
При переправе через каждую из встречающихся на пути рек майор брал плоскую чугунную сковородку, служившую одновременно тазом для стирки и котелком для еды, и на протяжении нескольких километров вверх и вниз по реке промывал песок. У берега на излучинах реки он зачерпывал его в сковородку и, вращая и наклоняя ее, постепенно освобождался от легкого гравия, потом доливал воды и вращал снова, пока наконец на дне не оставался осадок самого тяжелого и плотного материала — так называемых хвостов. Хвосты неизменно оказывались темными, не представляющими интереса, в них ни разу не сверкнули долгожданные крупинки золота.
Записывая все эти подробности в дневник, Зуга сталкивался с единственной сложностью — как назвать новую прекрасную страну. Ничем не подтверждалось, что это была империя Мономотапа или что Мономотапа существовала вообще. Рассеянные по ней кучки робких, павших духом людей, встречавшиеся ему до сих пор, были непохожи на воинов могучего императора Было и еще одно соображение, останавливавшее его. Если бы он употребил это название, он тем самым без слов признал бы, что у этой страны уже есть имя, а мечта о том, чтобы самому назвать ее в честь королевы или родной страны, с каждым днем путешествия по безжизненной пустоши казалась все более нелепой. Зуга дал ей имя Замбезия — земля у реки Замбези. Так он называл страну и в дневнике, и в дополняющей его рукописи.